Перевод. Хлипкий барьер

[truedetective]

Название: Хлипкий барьер
Автор: laliquey
Переводчик: versiloff
Фэндом: Настоящий детектив
Персонажи: Мартин Харт, Растин Коул
Рейтинг: G
Жанр: Джен
Саммари: Есть по крайней мере три причины, по которым Раст не пойдет к Харту на ужин.


Хоть раз дашь слабину – и все коту под хвост. От одной некачественной детали может разрушиться что угодно – бутылка, дамба, сердце.
Ведя расследование, Харт чувствует себя той самой некачественной деталью. Ему хочется столько всего сказать, а он отвлекается на самые неуместные в мире вещи, вроде пространных размышлений о качестве кофе, который он сейчас пьет, о сиськах, которые Бог сотворил в самых разных формах и размерах. Утомительно зациклен на приглашении Раста к ужину.
- Если какое-нибудь блюдо тебе не понравится, да мало ли что – Мэгги и слова не скажет. Она очень любезная.
Раст достает сигарету и притворяется, что его зажигалка никак не может заработать, лишь бы не отвечать. Есть по крайней мере три причины, почему он не собирается к Харту на ужин.
***
Первая – ему известно, как выглядит эта семья. Их фото стоит на столе у Марти, и он знает, что у Мэгги темные волосы, а у их старшей дочери – нет. Это напоминает то, как рецессивные, обычно подавляемые гены светлых волос и голубых глаз Раста сделали Софию похожей на него, а не на жену.
В родословной Коула есть холодная капля северно-европейских корней, и он был единственным человеком в возрасте до пятидесяти лет, который съел сюрстрёмминг, шведскую квашеную сельдь, мерзкое блюдо, которое Нана, мать, подала на Рождество. Он отмечал его с семьей, которая казалось дружной только из-за игры в шарады, значительно упрощенной папиным абсентом. Сельдь пахла так плохо, что ее ели с ржаными хлебцами, и его дядя шутил, что это – отместка за обладание милым светловолосым ребенком.
Пока они были там, дочь окрестили в Методистской церкви Наны. Это была идея Раста, и Клэр согласилась, но поинтересовалась, почему он сделал такой выбор, ведь их незамужней воскресной традицией, не соответствующей выбранной религии, было «наше время» в кровати с семи до восьми часов.
Он ответил, что это – страховка на случай, если ад все-таки существует, и он таков, как его описывал Данте.
Он помнит странное чувство обиды, охватившее его, когда одна из теток сказала, что волосы Софи со временем потемнеют.
***
Вторая причина заключается в том, что синестезия – не подарок, и сенсорный шквал шумной, активной семьи слишком силен.
Готовка, детские мелки, кондиционер для белья… есть причины держаться от всего этого подальше. Он уже знает, что вокруг будет куча тонких светлых волос, а уж если он почувствует вкус переваренной зеленой фасоли или легкое дуновение химического аромата продукции Джонсон и Джонсон, придется придумывать оправдания и уходить.
Именно те, кто любят приглашать знакомых на ужин, считают все эти мелочи сбивающими с толку. Они одержимы этим, им очень интересно, что сделано не так, чем ужин мог быть испорчен; храбрые в итоге все-таки задают вопросы, потом жалея, что вообще спрашивали. Все это – просто пустые бесполезные пляски.
***
Третья причина – воспаление легких.
Это началось несколько лет назад, в Шривпорте. У него была квартира с ковром, выглядящим в точности как запах сигарет, и напарник, который не любил его еще больше, чем Марти. Тяжелая работа вкупе с отсутствием лечения вызвала воспаление легких – хорошо, могло быть что-то похуже. Уставший от кашля, красных глаз, называвший состояние Раста «гребаной заразой», напарник посоветовал сходить к врачу.
Коул сидел один в кабинете и думал, какую выгоду в виде лекарств с интересным дополнительным действием можно получить, когда доктор пришла и пожала ему руку. Она была достаточно приятна и не походила ни на одного из знакомых Раста, и в тот момент, когда она приложила к его спине холодный диск стетоскопа и сказала делать медленные вдохи и выдохи, он почувствовал себя неприятно, словно вот-вот задохнется.
Вдох.
Он вдохнул.
Вдохните глубже, пожалуйста.
Он вдохнул, и диск передвинулся вниз.
Еще раз.
Приходится делать это, хотя нос уже горит и чешется. Она осмотрела его уши, сказав, что одна из барабанных перепонок выглядит «несчастной», развернулась к лицу, оттянув нижнее веко аккуратным движением пальца. Затем она погрузила в его глотку ужасную плоскую палочку, заглянула, посветив фонариком, и убрала эти инструменты пыток подальше.
- У вас уже давно эта болезнь, не так ли, Раст?
- Да, мэм, - произнес он, вздрогнув, когда ее теплые, сухие руки коснулись шеи.
Доктор извинилась за резкое движение, и, когда ее пальцы легко нажали на горло с двух сторон, он совсем растерялся, ведь к нему так давно не прикасались с такой добротой.
Он не помнит, как она выглядела.
Он сохранил пустую банку от амоксициллина, словно верил, что эта маленькая глупая традиция может принести удачу.
***
Ничего из этого, или то, почему приглашения на ужин до конца времен будут отклоняться, Марти, конечно, никогда не узнает. Эти истории только напрягли бы, потому что Харт все равно ничего бы не понял, даже если бы дослушал до конца, не отвлекаясь на кофе и сиськи. Он все так же будет считать отказы завуалированным оскорблением, и они продолжат по кругу: попытка – перебранка – отступление, полное разочарования.
- Как бы то ни было, - усмехнулся Марти. – Когда-нибудь я перестану принимать ответ «нет».
Расту хочется ответить, что большая часть западного мира ест по три раза в день, каждый день в году. Ситуация усугубляется увеличением продолжительности жизни, и вся эта еда в итоге превращается в дерьмо, так что не важно, как она выглядит изначально, и с кем ты ее ешь.
- Когда-нибудь я отвечу «да», -врет он. На самом деле его планы на ужин не включают в себя еду; он собирается погрузиться в работу, в чужие проблемы.
- Моя дочь нарисует тебе картинку, приклеишь на холодильник. Твоему холодильнику это не помешало бы.
Зиппо чудом срабатывает, и, прикурив, Раст медленно затягивается.
Он не позволит этому семейству сомкнуть руки на своем горле.