[tier_wolf]

три гифа про фак ю




один чей-то не мой, а из этого же соо, автор, не обижайся


кажется, полный набор, или было еще?

@темы: гифы, Мартин Харт, Раст Коул

---

[tier_wolf]

длинная гифочка про общую сигарету

@темы: гифы, Мартин Харт, Раст Коул

---

[November_Charlie]

Меньше знаешь, лучше спишь )))) Лиминальная беллетристика вообще не май кап оф ти, но там Растин Коул упоминается аж 3 раза, и один из них - на закрытой странице, что ужасно будоражит воображение )))) Что, что хотел этим сказать автор?!

One, Marty Hart, operates under a veneer of civility—the strong, responsible husband and father—but is in fact a violent, uncouth philanderer.1 Rust Cohle ...

www.amazon.com/Liminal-Fictions-Postmodern-Cult...

@темы: отсылки

---

ФБ-2019

[November_Charlie]

Есть желание сходить?

@темы: организационное

---

[фиолетовый фюрер]

Сезон закончидся, все молчат, но я продолжу свое грязное дело.

@темы: гифы, 3 сезон

---

[фиолетовый фюрер]

Главное из третьего сезона без спойлеров

стырено

@темы: гифы

---

Третьего сезона тред

[Johny Boy]

Обсудим 7-ую серию 3-го сезона?

Скачать можно тут


______________________
Обсудим 6-ую серию?)))

Season 3, Episode 6 of True Detective titled “Hunters in the Dark.”

запись создана: 11.02.2019 в 17:45

@темы: гифы

---

[Johny Boy]

Меж тем 3-ий сезон Тру детектива уже идёт



Кто нибудь смотрит? Как оно?

@темы: гифы

---

Тру Колобки

[Лан Мао]

Внезапный кроссовер!

@темы: видео

---

Часть 2 и 3.

[extazy_dreaming]

*
— Мэгги хочет познакомить тебя со своей подругой, — почему-то смущаясь и избегая смотреть ему в глаза, говорит Марти однажды.

— Зачем? — Раст отрывается от своего гроссбуха и недоуменно смотрит на Марти.

— Затем, что каким бы ты просветлённым не был, секс нужен любому человеку, — грубовато говорит Марти, — хороший трах отбивает желание умничать.

— Какой же ты ограниченный, — Раст вновь углубляется в свои записи, — И жена твоя, раз думает так же.

— А ну не трогай Мэгги! — Марти останавливает машину и в бешенстве разворачивается к Коулу, — Ещё одно слово о ней и я тебе что-нибудь сломаю, усёк? Ещё какой-то сопляк из Техаса будет говорить мне же о моей жене! Никто не виноват в том, что твоя семейная жизнь не задалась. Хотя, я прекрасно понимаю твою жену — чтобы слушать то, что ты говоришь каждый день, нужно иметь колоссальное терпение.
Раст неожиданно хватает Марти за запястья и с силой сдавливает их. Марти чувствует острую боль, от которой на лбу выступает испарина, и дёргается, пытаясь освободиться.

— Я не собираюсь выслушивать твои нотации, Мартин, — Раст говорит тихо, однако в его голосе проскальзывают стальные нотки, — Сейчас я могу с лёгкостью переломать тебе запястья, стоит мне надавить сильнее, — Марти чуть слышно матерится, и лицо его искажается от боли, — Но я не стану этого делать. Разница между мной и теми, кого мы ловим, в том, что я не хочу быть героем.

— Пусти, — Марти шипит от боли, — Пусти, блять.

Раст разжимает хватку. Красный, злой Марти растирает запястья и мысленно желает Коулу сдохнуть. Раст же открывает бардачок, нагретый солнцем, протягивает Марти сигарету. Тот машинально берёт, забывая о решении бросить. Прикуривает от зажигалки Раста и говорит, вновь провоцируя его:

— Психопаты могут сравниться силой с боксёрами. Похоже, в Техасе тебя недолечили. Что ты сделаешь в следующий раз, когда почувствуешь себя обиженным? Сломаешь нос Кесаде? Или отвесишь пощёчину моей жене, за то, что она считает тебя несчастным?

— Извини, Марти, — мирно говорит Раст. Его имя из уст Коула звучит сейчас как-то особенно, — Я погорячился.

— Такое послушание от человека, минуту назад выкручивающего мне запястья с перекошенной мордой, выглядит странно. Не проще ли было просто дать мне в морду? Я бы ответил, и конфликт исчерпался. Почему так, Растин?

— Потому что я не герой, Марти, — повторяет Раст.

И зачем-то соглашается «быть сосватанным».

— Только никаких наркотиков перед знакомством. Там будет моя жена, ясно тебе?

— Ну, я же рациональный человек, Марти.

И Раст отворачивается к окну.

*

В его голове — кислотные танцы. Плевать на обещание, которое он дал Марти. Это необходимо, чтобы не съехать с катушек при виде чужой, счастливой семьи.
Мэгги он узнаёт сразу — видел фотографию на столе Харта. Она приветливо улыбается и делает приглашающий жест рукой. Марти тоже вымучивает улыбку, но видно, что его мысли далеко и от него, и от Мэгги. Он напряжённо оглядывает тонущий в полумраке зал и не сразу реагирует на протянутую Растом руку. Он чувствует интерес миссис Харт и жалеет, что пришёл с пустыми руками. Мэгги приятна ему. Рядом с ней — работающее вполсилы сознание только сейчас замечает — женщина, прячущая смущение за содержимым своего бокала. У неё красивые глаза — с оттенком северного сияния Аляски, тёмные волосы, тяжёлыми локонами ниспадающие на мрамор плеч и лёгкая, но открытая улыбка, изгибающая тонкие губы, подкрашенные перламутровой помадой. Лори, так представляет её Мэгги.

Весь вечер он пытается сконцентрировать своё сознание на всех троих, но выходит плохо. Мэгги, словно чувствуя его напряжение, уводит Марти танцевать, оставляя их с Лори наедине. Они оба немногословны: он заполняет пропасть пауз сигаретными затяжками, она — вином.

— У тебя такие холодные глаза, — говорит она, с лёгкостью ломая барьер церемонного «вы», воздвигнутого при семействе Хартов.

— Я жил на Аляске, — неловко шутит Раст, разгоняя синеватый дым, чтобы лучше видеть её лицо, белой лилией расцветающее в сумраке. Она смеётся, и ему начинает казаться, что с этой женщиной что-то может получиться. Уютная теплота её северных глаз вытягивает холод, и вот они уже медленно перемещаются в танце, держась, однако, на значительном расстоянии друг от друга.

Марти замечает Лайзу ещё с порога. Она что-то шепчет на ухо смуглому красавчику, а тот держит её за руку. Внутри начинает клокотать злоба и ревность. Он почти не слушает Мэгги, рассеянно и невпопад отвечая на её вопросы. Он теряет бдительность, буравя воркующую парочку взглядом, не замечая Раста и того, что этот «рациональный человек» снова обдолбался. Марти пытается улизнуть из-за стола, но Мэгги не даёт ему ни единого шанса. Приходится сидеть и делать вид, что всё нормально, внутренне плавясь от ревности.

*
Раст уходит с Лори. Марти, отвезя Мэгги домой, направляется к неверной любовнице. Ему плевать на то, что по возвращении его ожидает грандиозный скандал.

— Как у тебя пусто, — Лори оглядывается, расстёгивая пальто, — Создаётся эффект карцера.

— Отражение моего внутреннего мира. Пустота и упорядоченность. Выпьешь что-нибудь? — Расту неловко быть с ней наедине.

Лори качает головой, всё ещё оглядываясь. Её взгляд останавливается на распятии, и она задаёт ожидаемый, глупый вопрос.

— Ты верующий?

— Нет. И я не думаю, что Бог живёт в плену распятия. Это просто символ.

— Символ чего? Веры?

— Смирения.

*
Лори настойчиво целует его в шею, но в её поцелуях только страсть, никакой нежности или желания принадлежать. Её прикосновения приятны, наполнены сумасшедшей энергией, из-за которой Расту всё труднее даётся контроль. Он сдерживает себя из последних сил, но человечность берёт верх над угасшим, безэмоциональным сознанием, обручи терпения разлетаются на куски, когда он касается её губ. Они одного роста, поэтому ему удобно целовать её податливые губы с привкусом вина и мяты. Он увлекает её на матрас, она торопливо расстёгивает его рубашку. Но удовольствие ускользает от него. Не в первый раз.
Он смотрит на белый, в трещинах потолок, и не чувствует ничего. Кроме одного: комната как будто становится уже, наполняясь запахом женского тела. Так напоминающим ему бывшую жену. Вместе с этим воспоминанием возвращается боль.

И он отстраняется.

— Прости, Лори, ничего не выйдет, — он мягко убирает её руки, — И дело не в тебе.

Её прерывистое дыхание раздражает его слух.

— Понимаю, — в голосе Лори ни тени обиды, — Мэгги предупреждала о том, что ты со странностями, — Тогда я зайду в другой раз. Проводишь?

Раст кивает, набрасывая снятую рубашку. Прохлада ночи охлаждает разгорячённую кожу, лёгкий ветерок сдирает с неё липкий женский запах. Так напоминающий о травмоопасном прошлом. Он целует Лори в щёку, пахнущую ночью, с чувством, что они прощаются навсегда.

*
Он не удивлён, когда пьяный Марти вламывается к нему среди ночи с просьбой переночевать.

— Выгнал Лори, да? — заплетающимся языком спрашивает Марти, пытаясь устроиться на стуле, — Ну и кретин. Заперся от мира в своей белой халупе и рад, что жизнь мимо проходит.

— Где ты так надрался? — в голосе Раста неожиданное любопытство. Он устраивается напротив и смотрит на Марти своим тяжёлым, как якорь, взглядом. И Харт неожиданно понимает, почему напарнику так легко даётся «раскол» подозреваемого, испытав этот взгляд на себе. Он рассказывает ему о том, что было в квартире Лайзы и готов поклясться, что в глазах Раста проскальзывает улыбка.

— Дальше этого не пошёл? — усмешка Коула выводит Марти из себя.

— Отъебись, — бурчит он, наливая себе ещё виски.

— Ты ужасный собственник, Марти. И это одна из проблем, мешающая тебе сделать выбор между настоящим мужиком и примерным семьянином. А ещё ты недооцениваешь Мэгги. Безусловно, она заметила, как ты пялился на свою подружку. Ты думаешь, что всё делаешь правильно, потому что у тебя есть семья и дети. Но на самом деле, просто играешь по чужим правилам.

— Как же я порой тебя ненавижу! Психолог ты херов, лучше бы со своей жизнью разобрался. И Лайзу ненавижу, шлюха малолетняя.

— Любовь — это вспышка ненависти, воспламенённая до точки безумия, когда ей требуется убежище в саморазрушении, — он выразительно смотрит на стакан в руке взбешённого Марти, — Твоя ненависть ко мне и к Лайзе на самом деле направлена на самого себя. Двойная ненависть, являющаяся выражением твоего стыда и боли. Хотя, я погорячился с любовью. Ты просто хочешь, чтобы все играли по твоим правилам. Но получается так, что это ты играешь по их.

— Умник хуев. Есть хоть одна тема, в которую ты не лезешь со своими рассуждениями?

— Это не я, это Кроули, — спокойно говорит Раст.

— Кроули, значит? Тогда я знаю ещё одно его выражение: «Убить собаку можно разными способами, но экономнее всего — забить ей глотку дерьмом», — Марти залпом опрокидывает в себя виски, — Так что будь добр, заткнись.

Раст никак не реагирует. Потом встаёт и демонстративно убирает виски в шкафчик.

— Проспись, Марти, — советует он и уходит в душ.

*
Иногда Раст забывает, кто есть на самом деле. Нет, это не связано с наркотиками и не проходящими галлюцинациями. Скорее с тем, что видя изо дня в день смерть и боль, Раст представляет, как это мог бы сделать он. И во рту становится солоно от внезапно нахлынувшего привкуса железистой крови. И глаза, изъеденные бессонницами, застилает мутно-красная пелена. Тогда он хватается за сигареты, затягиваясь так, что в горле жалобно всхлипывает. Как будто дым способен прогонять чудовищ, рождаемых его разумом. Марти для него — связующее звено с расползающейся реальностью. Его простые, бесхитростные рассуждения, житейские проблемы обычного человека, его слабости — порой Расту хочется поменяться с ним местами. Не притворяться человеком, отрицая свою человеческую сущность, а быть им.

*
— Галлюцинации — изнанка жизни, — Раст вновь умничает и испытывает терпение Харта. Они едут с очередного допроса, и Марти изрядно утомлён разглагольствованиями напарника.

— Охуеть ты умный, Растин. А можешь умничать молча?

Он знает, что Коул может. Но сам не выдерживает, и вновь провоцирует Раста на умняк. На этот раз речь заходит о наркотиках.

— Ты что-нибудь слышал о Джоне Лилли?

Марти качает головой. Раст усмехается.

— Он прежде, чем начать учить разговаривать дельфинов, провёл достаточно много времени на дне бассейна, с аквалангом — лёжа с закрытыми глазами в полной темноте. Перед этим учёный, дабы скрасить одиночество, вводил себе внутримышечно до 1000 мкг диэтиламида лизергиновой кислоты, именуемой в просторечии ЛСД-25.

— И что ты хочешь этим сказать?

— ЛСД — наркотик одиночек. Вопреки распространённому мнению, наркотики сужают сознание. Ты освобождаешься от всего, что стоит вне опыта. Остаёшься наедине только с теми зонами сознания, которые в обычном состоянии никак себя не проявляют. Или почти никак. При употреблении ЛСД в этих самых зонах возникают переживания, которые ты забыл или вытеснил. Когда я нахожусь под воздействием кислоты, то раз за разом переживаю смерть своей дочери. Но воспоминание больше не является травмирующим. Потому что эта зона моего сознания претерпела изменения, дезинтеграцию.

— Но ты до сих пор зациклен на её смерти, — Марти ничерта не понимает из заумных объяснений Раста, но вида, конечно, не подаёт.

Раст смотрит на Марти, как на совершеннейшего дурака. И он в который раз теряется под этим его расстреливающим взглядом.

Они вновь надолго замолкают. Это всегда случается после рассуждений Раста. Марти надоедает всякий раз выглядеть недалёким простачком, а Раст может вести свои пространные монологи, не произнося ни слова вслух.

— Мне нужно будет взять отгул на несколько дней, — говорит Раст, — И ты должен будешь помочь мне в одном деле. Не бойся, это связано с нашим убийством, ничего противозаконного. Почти, — он криво улыбается.

— Что ты задумал? — Марти чувствует внезапное беспокойство.

— Возвращение туда, где оступился.

И Марти больше не спрашивает ни о чём.

В день, когда Раст полез к байкерам, Лайза его предала. Конечно, Марти, понимал, что перегнул палку, набросившись на её дружка, но никак не мог ожидать, что она способна на такую подлость.

*
— Она пришла в мой дом! Наши дети её видели! Поверить не могу, Марти, как у тебя хватило совести прийти в больницу! Как ты вообще можешь смотреть мне в глаза после такого?! — Мэгги говорит злобно и вполголоса, еле сдерживаясь, чтобы не закричать, не заплакать, не колотить предателя-муженька всем, что попадётся под руку. От истерики её удерживает лишь то, что они не одни.

— Милая, выслушай меня…

— Хватит, Марти. Я не хочу слышать ни одного из твоих оправданий. Конечно, ты будешь их искать, спишешь всё на свою работу или кризис среднего возраста, может быть, обвинишь меня в том, что я требовала от тебя слишком многого. А я всего лишь хотела, чтобы ты больше времени уделял семье, — у Мэгги дрожат губы, горечь её интонаций рвёт его сердце, но он слушает жену молча, крепко сцепив зубы, чтобы самому не закричать от ненависти к Лайзе. И к себе, конечно.

— Мэгги, прости, я оступился, но клянусь, я никого никогда не любил кроме тебя. Лайза…

— Я не хочу слышать это имя! И тебя я тоже слышать не хочу. Если ты внимательно читал мою прощальную записку, то понял, что и жить с тобой я больше не хочу. А сейчас оставь меня, мне пора работать.

Мэгги резко разворачивается и уходит. Оставляя Марти наедине с болью и рухнувшим миром.

Теперь ему наплевать на всё.

*
Он равнодушно слушает указания Раста. Тот выглядит спокойным и собранным, лишь глаза выдают желание поскорее отдаться на власть опасности и риску. Марти неожиданно понимает, что его напарник — не зануда-полицейский с гроссбухом, не философ-наркоман, а «плохой парень» с замашками психопата. В памяти всплывают обрывки разговора с Кесадой, который мельком обмолвился о психбольнице в Техасе, где Расту латали поехавшую крышу. Сейчас перед ним другой Коул. Больше похожий на опасного зверя, жаждущего крови. Светлые волчьи глаза на удивление ясные и вдумчивые. Словно эта жажда очистила его зрение от примесей. Спрессованная ранее ярость выпрямилась в полный рост, избавив его лицо от печати молчаливой задумчивости.

— Главное — не пропусти звонок, — уверенно говорит Раст, набрасывая на плечи пижонскую кожаную куртку, — и держи себя в руках. Сейчас не время думать о личных проблемах.

— Лучше бы о себе побеспокоился — ворчит Марти, — Отсутствие инстинкта самосохранения и суицидальные наклонности — ты прямо подарок для смерти. Ещё и красиво упакованный, — последним предложением Марти намекает на куртку, надеясь позлить его.

Но Раст как-то болезненно усмехается и молча исчезает в колышущейся тьме.

Марти слоняется по пустырю перед логовом, как брошенная собака. Рука сжимает телефон, но вот уже несколько часов от Раста никаких известий. И это сгущающееся молчание — предвестник опасности, заставляет его сердце тоскливо сжиматься. Он жалеет, что отпустил напарника одного, зная, в какой гадюшник тому предстоит сунуться. Но Раст сам отговорил его от участия в операции. А уговаривать этот парень умеет. «Марти, я четыре года работал под прикрытием, поэтому прижать нашего клиента не составит для меня особого труда», — его уверенный голос, казалось, до сих пор блуждает по памяти.

*
Ад был совсем рядом. Если бы Марти пропустил звонок или вероломно бросил его, съехав с катушек от тоски по Мэгги, не сидеть бы сейчас Расту в автомобиле, несущемуся прочь от гетто. Где какие-то несколько минут назад он был близок к тому, чтобы закончить свою жизнь, полную насилия, точно так же. Получив шальную пулю, которые этой ночью щедро раздаривали дула пистолетов. Но Марти не подвёл. И сейчас благодарность, как долговая расписка, висит на нём, заставляя избегать напряжённого взгляда напарника. Но главное — они заполучили местонахождение Реджи Леду. А о долгах можно подумать потом.

Когда Марти видит детей, он понимает всё о своём долге. И о Боге, в которого так упорно не верит Раст. Если Бог — это замученное, худое тельце мальчика или ужас в глазах девочки, судорожно вцепившейся в мёртвую руку маленького соседа по пыткам, то и Марти не хочет в него верить.

«В справедливость верят лишь мертвецы». Стало быть, смерть — высшая справедливость для тех, кто сам стал ею. И Марти, не раздумывая, стреляет в голову коленопреклонённому Леду. А в голове у него вертится чудовищно неуместное «я убил Бога».

Дальше всё видится ему как в замедленной съёмке. Дювал, рассыпающийся мириадами красных брызг. Раст, расстреливающий воздух. Раст, успокаивающе похлопывающий его по плечу. Выжившая девочка, обмякшая у него на руках. Её рука по-прежнему крепко сжата в кулак. Раст бережно несёт мёртвого мальчика, и губы его кривятся, словно тот хочет заплакать. Но мужчины не плачут. Даже когда видят напрасную смерть ребёнка. Раст же давно отделил себя от того, что хранит в себе реальность. И от этого Марти чувствует себя ещё хуже.

*
В управлении их чествуют, как победителей. Даже Раст удостаивается пары неловких хлопков по плечу. Ни тени улыбки на его измождённом лице, но Марти каким-то шестым чувством понимает, что сейчас напарнику небезразлично отношение коллег. И это делает Раста чуть более человеком, чем обычно.

Марти получает повышение, Раст — благодарность. Да и то с подачи Марти, который буквально выпросил её у Кесады. Но Расту об этом знать не обязательно. Марти не может объяснить даже себе — с чего вдруг он так печётся о награде для своего геморрного напарника? И утешает себя тем, что это возврат долга. За то, что Раст приютил его.

Он живёт у Раста с того самого дня (точнее, ночи), когда после налёта на гетто и допроса одного из «крестоносцев», он попросился переночевать. В который раз. Не вникая в подробности, зная, что Коулу плевать на его личные проблемы. Теперь второй этаж его квартиры-палаты выглядит более менее обжитым. Марти приобрёл раскладушку, повесил на стену плакат с «Pink Floyd». Он бы приобрёл Расту и телевизор, и всё, что угодно, лишь бы это помещение не выглядело столь угнетающе. Но Раст не поймёт и не примет такой его благотворительности.

*
— Каждый из нас сам создаёт свою жизнь. Все эти возвышенные бредни о предопределении судьбы кем-то свыше — полная херня. Ещё одна твоя проблема в том, Марти, что ты живёшь не своей жизнью. Да и не только твоя. Это проблема всего человечества — цели желаний всегда в противоположном. Тебе претит размеренная жизнь порядочного семьянина, но существуют правила. Которые и направляют твою жизнь в правильное русло, — на слове «правильное» Раст кривится, — Лайза, Мэгги, твои дети — каждый из представляет собой очередное неписанное правило. Ты сопротивляешься, но как только сценарий твоей жизни меняется, хочешь вернуть всё обратно. Чтобы было «как надо». ты трус, Марти, — и в следующий миг спина Раста вжимается в дверцу шкафчика. Они в раздевалке одни, и Марти не скрывает эмоций.

— Что за ёбаный бред ты несёшь? — почти кричит он, сжимая его плечи, всё больше вдавливая Раста в злополучный шкафчик, чувствуя спокойные, но тяжёлые и гулкие удары его сердца.

— Это не бред, Марти, — устало говорит Раст, даже не пытаясь освободиться, — Покажи ты Мэгги себя настоящего, не приключилась бы эта история с Лайзой. Ты по-прежнему оставался бы хорошим семьянином, а не пил бы в моей квартире, действуя на нервы своим присутствием и упиваясь жалостью к себе.

Марти чувствует, что ещё немного и он точно врежет этому высокомерному ублюдку. Но тот вновь не выказывает желания подраться.

— А пошёл-ка ты нахуй, Раст, — выплёвывает Марти и разжимает хватку.

— Ты злишься, потому что я прав, — голос техасца по-прежнему спокойный и усталый.

Марти не отвечает. Закидывает на плечо так и не надетую чистую рубашку и уходит, показав ублюдку на прощание «фак». Он уверен, что Коул ответит тем же, однако тот просто стоит и смотрит в спину уходящему напарнику. Но Марти этого уже не видит.

*
— Надо бы отметить повышение, но настроение совсем не праздничное, — говорит Марти

Раст молча ставит на стол бутылку виски и два стакана.

— Ты же на барбитуратах, — хмыкает Марти, скручивая пробку.

— Уже нет. Я чист с того самого дня, когда ты впервые остался у меня ночевать.

— А как же абстинентный синдром?

Раст поднимает на него взгляд, в котором ясно читается просьба не лезть не в своё дело. Марти пожимает плечами и отпивает добрый глоток виски.

— Кстати, раз уж ты теперь герой, может, Мэгги согласится принять тебя обратно? Не то, чтобы ты меня напрягаешь, но я предпочитаю одиночество.

При упоминании имени жены Марти чувствует себя так, будто Раст ткнул его в огромную, не зажившую рану. И поэтому отвечает резче, чем ему хочется:

— Это нихрена не твоё дело, Коул. Если хочешь — завтра я съеду.

Раст молча кивает. Его стакан не тронут. Он смотрит каким-то особенно не живым взглядом на вытянутые по стенам тени. Марти кажется, что вокруг него время остановилось. Он вспоминает Реджи Леду и запивает отвращение ещё одной порцией виски.

— Порой я думаю, что самая уязвимая часть человека — его психика. Когда человек сходит с ума, он по сути, умирает. Мёртвые и сумасшедшие говорят на одном языке. Та девочка на самом деле мертва. Мы спасли её тело, но в нём больше нет души, одна темнота. В которой раз за разом ей будет являться лицо мучителя.

— Я не хочу это слушать, — резко говорит Марти, — Мне и так паршиво, Раст. От меня ушла жена. Я первый раз в жизни застрелил человека, пусть даже и такого выродка, каким был Леду. Я изо дня в день терплю своего ебанутого напарника, который не умеет держать язык за зубами и разгребаю дерьмо, которого с каждым днём становится больше. И меня всё пиздец как достало.

— А я не хочу слушать это, — огрызается Раст.

В полном молчании они допивают бутылку. Марти ощутимо пьян, но не настолько, чтобы не осознать, что его пальцы смыкаются на руке Раста, тянущейся к сигаретам. Раст недоумённо вскидывает брови, и Марти немедленно отпускает его руку, словно обжёгся. Он уходит на второй этаж с ощущением незавершённого действия. Наверное, поэтому большую часть ночи ему снится Раст.

*
Он пытается помириться с Мэгги, но та непреклонна. Она смотрит на него чужим, безразличным взглядом, от которого в сердце зарождается жгучая боль, огромная, как пустота.
Мэгги… Главная женщина его жизни, так и оставшаяся капризной, избалованной девчонкой, прогоняет его из этой самой жизни. Без возможности реабилитации или оправдания. Ему ничего не остаётся, кроме как продолжать ночевать у Раста, каждую ночь мучаясь от острой нехватки ЖИЗНИ. Если бы только можно было приобретать инъекции, её содержащую… Марти даже попросил однажды у Раста его таблетки, но напарник неожиданно разозлился и сказал, что Марти страдает хернёй. И даже благородно сходил к Мэгги, предприняв попытку помирить супругов. которая увенчалась ничем.

*
— Ты мучаешь и её и себя, — говорит Раст, в очередной раз приезжая по просьбе Мэгги. Марти бьётся в стальной хватке Раста, продолжая давиться невысказанными мольбами о прощении. Он пьян, и равновесие даётся ему с трудом. На лице Мэгги — брезгливая жалость, лицо Раста же по обыкновению безэмоционально.

— Прекрати её мучить, — повторяет Раст уже в баре. Теперь они оба изрядно пьяны, оба ощущают, что потеряли опору, но Раст ещё пытается сохранять равновесие, — она не твоя собственность, Марти.

— Думаешь так просто похерить всё в один момент? — Марти издаёт горький смешок, — Мы прожили вместе десять лет. Пусть не всегда безоблачных, но хороших, по-настоящему хороших лет. У нас дети, в конце-концов. И если она думает, что может лишить меня моих дочек, не спросив моего мнения, то…

— Ты тоже не спрашивал её мнения, когда трахал Лайзу, — холодно перебивает Раст.

— Ещё скажи, что ты на её стороне! — взрывается Харт.

— Я не принимаю ничью сторону. Мне вообще наплевать на это. Я уже говорил, в чём твоя проблема, но могу добавить. То, что движет тобой сейчас, что заставляет обивать пороги дома, который уже никогда не будет твоим, унижаться перед женщиной, которая тоже тебе не принадлежит — это не любовь. И не стремление оставаться на своём месте. Это чувство собственности и желание вернуть себе границы своих владений. Но ты безвозвратно их потерял. По собственной глупости. Но, быть может, это и к лучшему.

— Ты у себя в Техасе семейным психологом подрабатывал? Какого хуя, Растин?

— Ничего не хватает надолго. Тебе просто-напросто надо это понять.

— Я не собираюсь принимать на веру твои бредни. Лучше закажи ещё выпить.

— Домой придётся возвращаться на такси, — замечает Раст.

— Плевать.

*
Уже в такси Марти возвращается к их давнему разговору в раздевалке.

— А ты? Ты не пытаешься направить мою жизнь в нужное тебе русло? Достаёшь меня со своей ублюдочной философией, от которой башку тебе разнести хочется. Или рот заткнуть, чтобы не слышать всего этого дерьма. Упрекаешь, смотришь презрительно, будто всё обо мне знаешь.

— Всё это происходит только в твоей голове, Марти.

— Хочешь сказать, ты не думаешь обо мне плохо? — вырывается у Марти.

Раст качает головой и нашаривает в кармане сигареты. Слишком резко хватается за зажигалку, слишком резко затягивается, превращая очертания скул в тёмные провалы. Марти растерян и смущён, он испытывает почти что удовлетворение. И тут же списывает такую реакцию на алкоголь.

Раст докуривает сигарету до фильтра за какие-то жалкие секунды. Сейчас ему неловко в присутствии Марти, неловко от внезапно проявленной слабости. Он чувствует себя обнажённым и рефлекторно скрещивает на груди руки.

— Но меня по-прежнему не касаются твои личные дела, — Раст говорит эту фразу тоже рефлекторно. Но Марти лишь ухмыляется, зная, что лёд между ними наконец тронулся.

***
Его зрение направлено вглубь себя. Вне зрения — другой мир, другие люди. Такие же, как Марти, уверенные, что всё делают правильно. Простые вещи. Вечные ценности. Некоторые идут дальше в своей бесконечной уверенности, и превращают человеческое тело в пыточный холст, как Реджи Леду. Или выкапывают детей из чрева, чтобы впоследствии закопать. Как Шармейн, лживая сучка, рыдающая в таких же лживых объятиях Раста. Он гладит её спутанные волосы; вены на его руках проступают так отчётливо, будто он хочет продавить ей голову. Лицо по-прежнему холодное и равнодушное, голос, однако истекает притворным участием. И Шармейн начинает говорить, сжимая руку Раста, пока тот утирает её слёзы бумажным платком.
Марти не выдерживает такой душещипательной сцены и выходит из допросной, оставляя Инквизитора и его жертву наедине. Он уверен, что Расту удастся превратить её неровную, косноязычную речь в полноценное признание.

— Вот же блядь, — с отвращением говорит Марти, бегло читая каракули «Болотной Медеи», — Теперь ей точно вышка светит. Если сокамерницы не сократят срок.

— Или она сама, — Раст быстрым движением убирает бумаги в папку, — Я посоветовал ей покончить с собой. Для неё это будет лучший выход.

Марти не удивлён. Инквизитор на то и Инквизитор, чтобы сеять смерть.

— Странно советовать людям то, чего не решаешься сделать сам. Ты это серьёзно, Раст?

Раст подходит к нему так близко, что Марти чувствует запах его одеколона. Врывается в зону комфорта, ломая барьеры, пробивая все преграды, который Марти возвёл между ними после той ночи, когда обнаружил себя сжимающим его руку. Доверительно наклоняется и шепчет, тревожа тёплым дыханием ухо:

— Если бы я хотел умереть всерьёз, то был бы уже мёртв.

*
Иногда Марти кажется, что Раст относится к нему так же, как к смерти. Дразнит, раззадоривает, то приближаясь, то отдаляясь. Его путь к нему усеян обломками рухнувших стен. Но он оставляет, однако, почтительное расстояние между, смотрит на него так, словно почти погиб, но никак не решается дойти до конца. И Марти остаётся только скрипеть зубами от беспомощности.

*
— Человек сам себе судьба, — Раста вновь переклинивает, и он принимается за своё. То есть, читает проповеди пьяному Марти, — Но ему не подогнать остальных людей под себя.

Марти его не слушает.

— Эта сука собирает документы на развод! Я оступился один раз, один грёбанный раз, а она уже решила лишить меня семьи!

— Бедный-бедный детектив Харт, — говорит Раст с сарказмом.

Марти в бешенстве швыряет в Раста стакан. Тот уворачивается и неожиданно смеётся.

— Даже силе ненависти не добавить тебе меткости.

И у Марти срывает башню. Он хватает Раста за руки и с силой вжимает в стену. Он желает выбить из техасца всю его спесь, плевать, что тот сильнее.
Плевать, что ему ничего не стоит переломать ему все кости, оборвав попытки Марти сделать хоть что-то.
Плевать на его замашки психопата и на то, что когда он поднимает на него свои полупрозрачные, острые глаза, что-то внутри начинает болеть, как свежая ссадина.
Его дёргает и плавит, когда он смотрит ВОТ ТАК, в переносицу. Словно держа его на прицеле.
Раст ударяется спиной и резко выдыхает. Он не сопротивляется, лишь смотрит на Марти тяжёлым, рентгеновским взглядом. Они оба почти не дышат, и в наступившей тишине, кажется, можно услышать движение крови по венам. Марти не чувствует никакой опасности, ослабляет хватку, и уже хочет отпустить Раста, понимая, что всё это выглядит пиздецки странно, но слишком поздно. Алкоголь разогнал его кровь до немыслимого градуса.

Теперь на лице Раста ни тени недоумения. Он острый на ощупь, словно нашпигован гвоздями. Одеревеневшими пальцами он сжимает его воротник, второй рукой проводя по его спине, даже через ткань ощущая дрожь, бьющую напарника. Марти чувствует, как неуверенно, опасливо тот открывается ему навстречу. Словно давно ждал этого. Как из нот собирается мелодия, так и он собирает новое тело Раста из прикосновений. Тело, которое теперь отзывается на ласку так, будто своими пальцами Марти вдохнул в него жизнь. Он кусает его в шею, чувствуя бешеное биение пульса. Он понимает, что это неправильно, но в голове больше не бьётся настойчивое «Мэгги, Мэгги…» — эффект, которым не обладает даже самый крепкий виски. Руки Раста в это время неуверенно изучают рельеф его спины. Гибкие запястья, нагретые жаром кожи пальцы… Марти грубо раздвигает его губы своими, задвинув глубоко в сознания все чувства, кроме одного — безумной жажды.

Раст слишком устал от алкоголя и недосыпа. Голова кажется совсем пустой, словно Марти своими действиями вытащил из неё все мысли, мучающие его на протяжении дня и ночи. К тому же, в нарочито грубых прикосновениях кроется что-то похожее на нежность. Когда Харт неуверенно целует его, Раст замирает: давно никто не прикасался к нему так…интимно. И он сдаётся на милость победившего. позволяя тому накрыть его губы своими.

Целовать Раста всё равно, что пить горячий горький чай. Но Марти пьёт его снова. И снова. И снова. Рассекая свой рот горечью кипятка.

*
Но Раст чувствует одно лишь равнодушие, когда Марти расстёгивает ремень, действуя с нарочитой уверенностью. И когда несмело разводит его колени. Равнодушие и тупую, саднящую боль, сменяющуюся ничем. С каждым движением обнажаясь перед ним всё больше, задвигая в самый дальний угол сознания мысли о сожалении. Теперь он ощущает только отсутствие боли и упоительную пустоту в теле, а главное — в голове. Словно член Марти — переключатель, запускающий в нём процесс избавления от всего, в том числе и от боли. И Раст знает, что будет позволять напарнику делать с его телом всё, что тому заблагорассудится. Он будет иметь и использовать его, внушая простому, доверчивому Марти ложную уверенность, что всё наоборот. Не испытывая при этом стыда или отвращения. Просто делая ещё один шаг в пропасть.

*
Марти не может уснуть из-за мучившего его стыда. Промаявшись на своей раскладушке, он встаёт и спускается вниз. Раст не спит. Его силуэт выделяется на фоне незанавешенного окна. Такое чувство, что он всё это время ходил по комнате, а затем резко остановился. Марти берёт со стола сигареты и закуривает.

— Прекрати на меня пялиться, — говорит Раст, не оборачиваясь.

— Нужен ты мне, — хмыкает Марти. Встаёт и подходит к магнитофону, одиноко стоящему в углу.

Он нажимает на кнопку проигрывателя. Скупость музыки разбавлена раздражающими слух шумами, словесным фаршем и шелестом кассетной плёнки. Всё правильно, какую ещё музыку может слушать такой, как Раст. Как ни странно, посторонние звуки и присутствие Коула притупляют его стыд.

— Эта группа называется Throbbing Gristle, — Раст по-прежнему неподвижен.

— Мне всё равно, — говорит Марти и, подходя к напарнику, нащупывает пряжку на его ремне, краем сознания отмечая, что Коул даже дома «застёгнут на все пуговицы». Раст не отстраняется, наоборот, Марти чувствует его возбуждение.

— Не думал, что ты такой легкодоступный, Раст, — сквозь зубы говорит Марти, нарушая пространство их дыхания, слитого в одно.

«Ты же любишь боль, чёртов ублюдок. Так получи».

Раст молчит. И Марти с жадностью впивается в его плотно сжатые губы.
Он не снижает темп даже тогда, когда голова Коула ударяется об стену. Он кусает его губы, крепко вжимая руки в матрас, желая причинить ещё больше боли. За все его нравоучения и унижения.
Лицо Раста /искажают пароксизмы экстаза/, и Марти забывает о своих обидах. От того, что проклятый техасец способен на столь сильные эмоции, он едва не кончает. Однако сдерживается, продолжая терзать Раста с прежней грубостью. Коротко остриженные ногти глубоко впиваются в его острые бёдра.

Он почти ненавидит себя за то, что надеется, будто после этой ночи их отношения изменятся. Но даже массаж простаты не отбивает у Раста желания умничать.

*
Крошечный распятый Иисус является молчаливым наблюдателем за тем, как свершается преступление против природы. Раст отказывается снимать его со стены, несмотря на возмущение и многократные просьбы Марти. Словно ему доставляет извращённое удовольствие содомия под сенью Господа.

*

— Как думаешь, могли два варщика мета убить столько людей и остаться незамеченными? Сатурналии, ритуалы, секты — здесь замешано гораздо больше людей, — говорит Раст однажды.

— Наших парней мы взяли. Точнее, ликвидировали. А то, что ты сейчас мне говоришь называется паранойя.

— Нет, Марти, это не паранойя. Люди продолжают пропадать. Просто мы об этом не знаем, — глаза Раста лихорадочно блестят, и Марти думает, что Раст вновь принялся за старое.

— Мы закончили в самом начале. Я был прав, Дора Лэнг — алтарь. И я не думаю, что Леду удавалось похищать людей, не создавая лишнего шума. Тут замешан кто-то более влиятельный. Вспомни, как быстро Таттл прислал опергруппу, едва мы напали на след.

— Хочешь доебаться до преподобного? Или до губернатора? Может, сразу арестуешь их, чтоб наверняка? — с иронией говорит Марти.

— Нет, просто побеседую. И начну с Билли Ли. В конце концов, пропавшая Мари Фонтено училась в его школе.

— Даже не думай. Спокойная жизнь настолько надоела?

Раст усмехается.

— Смертью больше, смертью меньше. Ты стал удивительно чёрствым, Марти. А как же твои принципы, благодаря которым Реджи сейчас отдыхает в земле?

— Заткнись, — шипит Марти. Раст, как всегда, бьёт в самое больное. Хренов садист.

— Ладно. Хорошо. Подумай над тем, что я сказал. До вечера, Марти.

И он просто уходит. Оставляя взбешённого Марти наедине с неугомонными воспоминаниями о замученных детях. И ублюдке Леду, словно в трансе повторяющему несвязные слова о времени. Харт постоянно забывает спросить у Раста, о чём тот говорил ему, когда напарник держал его на мушке.

*
Кесада отстраняет Коула раньше, чем тот успевает достать преподобного. Его нездоровая активность нихуя не понравилась Герасси, и вот Раст хлопает дверью, показав на прощание «фак» всему управлению. Упрямый, заносчивый засранец.

Иногда Марти хочется залезть Расту в голову, чтобы навести там порядок. Безупречный и долговременный. Вырвать тоску из его вен, равнодушие из глаз, залить в уши другую музыку. А иногда ему самому хочется сойти с ума, чтобы быть ближе к Расту. Но он боится, что и тогда не поймёт его.
Он не открывает ему уже третий день. После того, как Коулу «дали отпуск», Марти его больше не видел. С невероятной для него настойчивостью он приходил к дому, ставшему ему почти родным, но натыкался только на темноту в окнах и запертую дверь. Марти знал, что кричать бесполезно. И взламывать дверь тоже — Коулу это не понравится. Но на четвёртый день, основательно напившись, он стреляет в замок.

Распятие со стены никуда не делось. И жутких фотографий прибавилось с тех пор, как Марти был у него в последний раз.
Коул сидит на матрасе с отсутствующим взглядом.

— Выпьешь? — спрашивает Раст, не глядя на вошедшего.

Марти садится рядом, молча берёт Раста сначала за одну руку, потом за другую, проверяя вены. Он боится, что Коул начнёт себе что-нибудь вводить внутривенно, но тот чист.

— Нет, — наконец отвечает Марти, — Что с тобой, блять, творится?

— Смерть всегда побеждает, Марти. Даже в галлюцинациях.

— Ты снова что-то принял, да? Переживаешь из-за отстранения? Кесада, конечно, говнюк, но в одном он прав — тебе необходимо отдохнуть.

Раст смеётся. Но каким-то неживым, трескучим смехом.

— Я видел небо, закручивающееся в спираль. И лабиринт…

— Тоже закручивающийся в спираль? — хмыкает Марти.

— Не перебивай, — неожиданно зло говорит Раст, — Лабиринт, из которого нет выхода тем, кто отчаянно пытается спастись от смерти. Там только мёртвые. Моя несчастная-счастливая дочь ждёт меня на выходе. Дело за малым — разорвать связь с жизнью. Но когда я пытаюсь сделать шаг ей навстречу, лабиринт меняется. Он…Он кажется мне живым существом, земля под ногами мягкая, словно раньше там было болото. И я сбиваюсь с пути. Человек…зовёт меня…

— Слушай, ты это придумываешь или как? — Марти встаёт и берёт с тумбочки бутылку виски. Без алкодопинга Коула воспринимать сложно. Всё ещё.

— Это моё страдальческое мировосприятие, — усмехается Раст, поигрывая зажигалкой, — Но на самом деле — просто галлюцинация.

— Чёрт, Раст, мне порой кажется, что ты помешан на страданиях. Ты ищешь их так же старательно, как улики. Чего ты хочешь этим добиться?

— Я уже упоминал о том, что мне не хватает смелости для самоубийства. Надеюсь, что кто-то сделает это за меня.

— Ты, блять, серьёзно? Снова начинаешь плавить мне мозг этой своей депрессивной хернёй?

— Сам спросил, — пожимает плечами Раст,

— И сто раз пожалел об этом. Тебе на работе смертей не хватает?

— Более того, я думаю о смерти даже когда ты ебёшь меня.

*
Раст измождён и подавлен. Он зашёл в тупик, и он чувствует бессилие. Пока где-то продолжают погибать женщины и дети, он просто пьёт пиво и изредка трахается с напарником. Раст топит ненависть к себе в алкоголе и, чтобы отвлечься, рассказывает Марти про Аляску.

— Аляска — одна бесконечная зимняя ночь. Даже звёзды кажутся кристаллами инея, приклеенными к холодному чёрному картону. Мне постоянно было холодно, и даже дышал через раз, словно боялся, что дыхание может примёрзнуть к носоглотке, — Раст зябко передёргивается, — Я представлял себя в ледяном карцере, вырубленном прямо в скале. И мечтал поскорее уехать. Что я и сделал, дождавшись совершеннолетия.

— Ты вернулся в Техас?

— Да, там и встретил Клэр. Потом родилась София. Я чувствовал себя почти счастливым, Марти. И только в Луизиане в полной мере осознал, что жизнь — бессмысленный бег по кругу. Так что в какой-то степени Леду был прав.

— Что он сказал тебе тогда, на ферме? Перед тем, как…

— Что время — это плоский круг. А любая смерть — перерождение. Всё перерастает и повторяется. Мы навечно заперты в циферблате, даже самоубийство — не выход. Всё повторится, и ты никогда не встретишь тех, кого любишь в той тьме, в которую попадаешь после смерти. Тебя вытащат и заставят жить вновь. Под другим именем, другой жизнью, с другими воспоминаниями. Я думаю, что это самое страшное.

— Ты слишком много думаешь. Расслабься, выпей ещё пива, — Марти быстро утомляет болтовня Раста. Он бы с большим удовольствием отправился наверх, но что-то удерживает его здесь, рядом с человеком, которого он давно перестал воспринимать, как постороннего.

— А может, времени вообще не существует. Я не могу запретить себе думать, Марти.

Его лицо вновь оформляется в скорбную, каменную маску. Иногда Марти не может поверить в то, что сидящий на расстоянии вытянутой руки человек, всего пару часов назад был податливым, послушным и по-хорошему тихим. Если бы можно было выебать из него всю боль, Марти незамедлительно сделал бы это. Лишь бы не видеть такого Раста вновь.
Марти всегда было просто разбираться в чувствах. Любовь к Мэгги, дочерям, влечение к Лайзе и девочкам из стрип-клубов. Но к этому мрачному типу было что-то другое, идентифицируемое с трудом. Не любовь, конечно, это же смешно. и не влечение — его хотелось не просто трахнуть, но и достать до самого дна души, в надежде понять, разгадать, дотронуться. неважно, чем — членом или невидимыми жгутами разума. простого и понятного разума детектива из глубинки.
*
Они трахаются каждый раз, когда Марти пьян или хочет забыться, чтобы не думать о Мэгги. Желания Раста в расчёт не идут. Расту, кажется, вообще наплевать на то, что Марти проделывает с его телом. Расту никуда не деться от наркотического запаха его кожи, его механических поцелуев с привкусом сигарет. Линии их тел подходят друг другу идеально. Но Марти моментально трезвеет от взгляда внимательных глаз. Его не покидает ощущение того, что Раст продолжает вести анализ в своей голове. И невысказанная злость на напарника заставляет его двигаться резче, грубо кусая солоноватую кожу, оставляя на бледном мраморе шеи глубокие очертания зубов. Но даже боль не может стереть с лица Раста равнодушие.

Всё это так неправильно, так АБСУРДНО. Но только в эти моменты Марти чувствует, что Коул оживает. И его больной, страшный взгляд сменяется на безмятежный.

Сознание Коула опять вовне. Очередной бессмысленный секс с Марти ничего не меняет. Очередное возрождение через грязь. Надо ли ему и грязь ли это он всё ещё не знает. И не хочет думать об этом сейчас.

***
— Раст! — голос Мэгги застаёт его врасплох.

Она подбегает к нему, мучительно красивая (какой же Марти дурак!) , запыхавшаяся и взволнованная. Яркое платье, вечерний макияж, тонкие ноги, заключённые в изящные лодочки — кажется, расставание с мужем пошло ей на пользу.

— Привет, — Раст останавливается и не может заставить себя посмотреть ей в глаза. Пялится на её руки, сжимающие сумочку. — Что тебе нужно? — неловко спрашивает он.

— Поговорить.

— Со мной? — Раст недоумённо выгибает бровь.

— Да. Выпьем где-нибудь?

Раст пожимает плечами. И послушно идёт за ней, ощущая запах её цветочных духов, так неприятных ему сейчас.

— Он приходил ко мне, — произносит Мэгги, вынимая соломинку из своего джин-тоника, — Мы поговорили, точнее, пытались поговорить. Он очень изменился с тех пор, как вы… сблизились.

— Ты пришла меня в чём-то обвинять? — Раст закуривает, выпуская дым в сторону.

— Нет. Наоборот. Он стал слышать мои слова, они наконец-то дошли до него. Знаешь, что самое страшное в браке? Потерять близость. И мы потеряли её давно, задолго до того, как он изменил мне в первый раз. Отчасти в этом есть и моя вина — я притворялась, что всё хорошо, когда мы оба отдалялись друг от друга всё дальше и дальше.

— Мэгги, послушай, я не семейный психотерапевт. И не лучшая подружка для вас обоих. Чего ты хочешь от меня?

Она кривит губы — такой детский, беззащитный жест, от которого у Раста замирает сердце. На секунду, всего на одну секунду он видит в ней свою дочь. И потирает внезапно заслезившиеся от пробудившихся воспоминаний глаза. Дочка так же кривила губы, когда он отказывался купить ей очередную понравившуюся игрушку, пытаясь быть строгим отцом. Но взрослый, дрожащий и тихий голос Мэгги заставляет выбросить эти воспоминания из головы. Сейчас он пытается быть внимательным слушателем.

— Когда я узнала, что он изменяет мне, меня затопила такая ярость, что я могла бы всадить в него пулю. И не один раз. А потом на смену ярости пришло желание сделать ему так же больно, как он сделал мне. И я пошла с первым попавшимся мужчиной. Никакой обходительности, никакого стихийно возникшего чувства или страстного желания. Простой парень из бара. Из тех, что гоняют на байках и в любовных прелюдиях с силой выкручивают соски, — она тяжело сглатывает, обхватив стакан двумя руками. Раст молча курит, отчаянно затягиваясь, подавляя желание сказать ей, чтобы она замолчала. А Мэгги продолжает.

— Переспав с этим парнем, я испытала облегчение. Словно разом освободилась от всего, что мучило меня в бытность нашей семейной жизни. И вместе с тем я решила, что никогда не скажу Марти об этом.

— Но решила сказать мне. Зачем?

— Чтобы ты понял мотивы моего решения вернуться.

Раст прячет внезапную вспышку боли за ироничной усмешкой.

— Это не я должен понимать, а твой муж.

— Не сейчас. Не время.

— Тогда я тем более не… — начинает Раст, но Мэгги жестом просит его замолчать.

— И ещё, он стал более искренним. Но наряду с тем — холоднее и равнодушнее. Словно перенял от тебя часть твоего холода. Поэтому до сих пор пытаюсь понять, что ты за человек. Почему для тебя у него нашлось немного тепла, а для меня нет.

— Просто ваш брак был несчастлив, — говорит Раст через силу, — Не каждому даётся искусство сглаживания острых углов. Вы оба оказались эгоистами, вы оба жестоки по отношению друг к другу. А жестокость за любовь могут принимать лишь те, кого мы с Марти ловим.

Раст чувствует её долгий крик, сдерживаемый внутри. И то, как ей больно. Он встаёт и легко целует её в затылок, прощаясь.

— Мэгги, ты сейчас говоришь глупости. Отпусти его. И себя заодно. Вы зашли в тупик, из которого не выйти с помощью возвращения.

Мэгги сжимает его руку в ответном прощании. Её глаза блестят от слёз. Но голос твёрд и решителен.

— Ты всё-таки меня не понял. Но, Раст… скажи ему о моём решении, неважно принимаешь ты его или нет. Это всё, что я от тебя хочу.

Раст кивает и выходит из бара. Не оглядываясь, как полагается.

*
Если лечь на спину, можно увидеть бескрайнее небо, не нарушенное сиянием крошечных звёзд. Или представить себя в лабиринте. В том самом, из которого сложно выбраться без проводника. Когда марка, пропитанная дешёвой, но убойной кислотой, растворяется под языком, оставляя во рту приступы горечи. Когда он сворачивает с шоссе на одну из бесконечных просёлочных дорог, бросает машину посреди поля и выходит навстречу ночи. Очередной бессмысленный эксперимент с сознанием. Есть что-то рабское в этой его тяге к экспериментам, он вдруг остро чувствует свою зависимость от веществ. Дурацкое дезертирство от воспоминаний, от травмирующих чувств. Виртуозное соло забвения на расширенных зрачках.

Он хотел бы делить постель с одиночеством, но бессмысленность «отношений» с Марти затянула похлеще веществ. Он думает о нём, и эти мысли не позволяют кислоте крепче вцепиться в сознание. Это похоже на ускользающий оргазм от того, что не можешь расслабиться. Раст скуривает целую пачку в ожидании прихода, но вместо него на него обрушивается осознание.
Он слишком привязался к Марти, слишком много места выделил ему в своём сердце. Он теряет контроль, когда остаётся наедине с собой. Как сейчас, лёжа на холодной земле, уставившись в чёрный квадрат неба. Если тот вернётся к Мэгги, всё, что ему останется — использовать привычные вещи не по назначению. Или поступить проще и легче, использовав пистолет по. Эта внезапная привязанность сделала его живым, а значит — слабым, уничтожила всё то, что позволяло ему держаться. Но, как ни странно, именно в простом и забавном Марти он обрёл спасение.

Раст слишком долго избегал настоящей жизни, и вот теперь она рухнула на него, разрушив все мыслительные схемы, отрицающие существование чувств.

Ещё одна марка, неровно разрезанная дрожащими руками. Он знает, что Марти не будет спрашивать ни о чём, пытаясь сделать вид, что ему всё равно, где Коул провёл эту ночь. До утра далеко, но сигареты уже кончились. Всё, что ему остаётся — вернуться в машину и, сидя с закрытыми глазами, напряжённо, мучительно размышлять. Последняя марка не для прихода, не для забвения. Она для того, чтобы понять очевидные (для многих, но не для него) вещи. Ведь если спросить Растина Коула о том, что такое М-теория, или в чём суть эссенциалистски-оптимистической концепции — он ответит. Но если поинтересоваться, что же для него дружба и почему он так не хочет, чтобы Мартин Харт вернулся в лоно семьи — он глубоко задумается. Потому что ответ будет неожиданным для него самого.
Пусто и скверно. Неясный приход обрывается на понимании того, что темнота побеждает. Сколько бы не пытался отбелить чёрные дыры в сознании. Восприятие, настоянное на кислоте, даёт сбой.

В голове бьётся лишь одна мысль: надо возвращаться.

*
Квартира не поменялась за ночь отсутствия. Но Расту кажется, что он не был дома много лет. Разрубленные длинными тенями белые стены, небрежно застланный матрас, распятие, телевизор, который Марти всё-таки отстоял после долгих споров. В глубокой задумчивости он обходит помещение, заново привыкая к каждой вещи, и это кажется чертовски странным. Он даже внутренне рад тому, что Марти нет дома — не придётся искать объяснений. Хотя, тот и особо не настаивает.

Перебирая бумаги, Раст натыкается на дневник Доры, не открываемый с того самого дня, как её дело было закрыто. Всё те же страницы, испещренные корявым почерком, некоторые из них неаккуратно вырваны. Всё те же рекламные вкладыши, чеки и записки. Всё та же листовка, подсказывающая, кого на самом деле нужно искать.

— Хочешь объявить в розыск Жёлтого Короля? — насмешливо спрашивает Марти, заглядывая в гроссбух через плечо Раста. Его пальцы медленно обводят нарисованную церковь, будто лаская — остаточные действия кислоты: буквы кажутся выпуклыми. Но Марти это знать не обязательно.

Раст отрывается от листовки, смотрит на него, как на слабоумного. За один только этот взгляд раньше хотелось сжать руки на его горле. Теперь же Марти научился не замечать подобное.

— Жёлтый Король — это образ. Как и Дора Лэнг. Наш убийца оставляет подсказки, он хочет, чтобы мы добрались до него. Это как знамения, которые посылает Господь.

— Для атеиста ты слишком часто упоминаешь Бога.

— Я пытаюсь понять, Марти. Вера для него — та сила, что запускает механизм. Дора Лэнг — показательное судилище. Он хочет приблизиться к Богу, провести свою насильно выбранную паству в скучный рай через все муки ада. В какой-то степени он любит своих жертв. Ведь их смерти — доказательства его всевластия.

— Ты не в себе, Расти, — он обеспокоен состоянием напарника. Мысль, что тот опять взялся за старое не отпускает его со вчерашнего дня. Но это никак не проверить: внешне Раст под кайфом ничуть не отличается от Раста трезвого. Разве что зрачки выдают его с головой, но зная Коула, этого недостаточно. Остаётся только продолжать слушать его бредни, пытаясь вычленить из них либо крупицы разумного, либо доказательства его невменяемости.

Глаза Раста медленно пустеют.

— Когда-то я получал удовольствие от своей работы, верил в то, что всё не зря. Пока не перевелся в убойный. Слишком много темноты. Свет лишь окаймляет её, являясь движущей силой справедливости. Которая опять же, лишь кромка на полотне жизни.

Марти обратился в слух. Он силится понять Коула. В который раз.

— «Перед моими глазами предстал такой вид, который будет потом мучить меня в сновидениях. Я увидел ад, кишащий странными летающими предметами, а под ними раскинулся адский мрачный город с рядами гигантских каменных зданий и пирамид, нечестиво и варварски вознесшихся ввысь к луне, и дьявольские огни, полыхающие в несметном количестве окон…» — по памяти цитирует Раст, — Это Лавкрафт, — поясняет он, не дожидаясь вопроса напарника, —Город-труп из рассказа представляется мне олицетворением веры нашего убийцы, его стремление пойти дальше…

— Перестань, — Марти придвигается ближе и решительно целует Раста, раздвигая языком его плотно сжатые, упрямые и жёсткие губы. Целует для того, чтобы заставить замолчать, ощущая твёрдость зубов; привкус табака и алкоголя — вот каков Раст на вкус. Его тёплая слюна обволакивает, как кровь. Раст чуть зажмуривается и сжимает плечи Марти так крепко, словно боится, что тот уйдёт. И ведь действительно боится. Может, поэтому на этот раз всё по-другому.

Возбуждение, больше похожее на боль. Тонкие, но сильные пальцы Раста, расстёгивающие ремень. Нетерпеливо, резко. Коул не сопротивляется, когда Марти прижимает его руки к матрасу, вновь беря на себя активную роль. Его тело — маршрут их общего безумия.

Марти смотрит на напарника, по-прежнему прижимая его руки к матрасу. Раст по-прежнему не выказывает сопротивления. Только смотрит через плечо Марти на неподвижные тени и прерывисто дышит под его тяжестью. Марти изучает лицо Раста с какой-то новой, потаённой нежностью. У его лица слишком много граней. Высокий лоб, изрезанный поперечными морщинами. Которые, впрочем, разглаживаются прикосновением пальцев. Он знает, он уже делал так, стесняясь этого неуместного, интимного жеста. Запавшие щёки, тронутые лёгкой щетиной, прямой нос, тонкие обветренные губы. Глаза, хранящие в себе десятки смертей, перестрелок и драк. Опалённые наркотическим огнём, выжженные страданиями, не орошённые дождями слез. Марти сначала хочется закрыть их, чтобы не видеть этой вкурчивающейся в сердце тоски. А потом хочется выцеловать её из безжизненно-серых глаз с неестественно широкими зрачками. Что он и делает, утратив стыд, преодолев стеснение.

Раст еле заметно вздрагивает, когда тёплые губы Мартина касаются его. Он закрывает глаза, но язык Марти разрезает сомкнутые веки. Нет ничего похотливого в его взгляде, и Раст несмело, застенчиво касается щеки Марти.

Всего четыре дюйма вверх, и Расту становится наплевать на то, что он предаёт самого себя. Не остаётся ничего, кроме ломаного ритма двух обнажённых тел.

*
— Я давным-давно приучил своё сознание существовать без сожителя, имя которому любовь. Поводки контроля для сердца в виде нигилизма не дают мне привязаться к кому-нибудь, все эти…отношения чужды мне. Я не отказываюсь лишь от того, что ведёт к распаду личности. Гомосексуализм — замедленное падение в пропасть вырождения. И это не противоречит моим жизненным установкам, — голос Раста расслаблен. Он смотрит в потолок, не обращая внимания на то, что рука Марти рассеянно перебирает его волосы, пропахшие сигаретным дымом.

— Иногда мне кажется, что мы говорим на разных языках, — признаётся Марти, — Твой разум, несомненно, больной и неправильный, но отчего-то эти рассуждения больше не кажутся мне бредовыми.

Раст улыбается. Неуверенно, несмело, словно шарниры, удерживающие углы губ, давным-давно заржавели и теперь неподвижны. Но его улыбка тут же гаснет, едва он вспоминает о разговоре с Мэгги.

— Я видел твою жену вчера вечером, — говорит Раст, стараясь вернуть голосу былое равнодушие. Говорит, потому что привык быть честным и не лгать даже самому себе.

Он чувствует, как Марти напрягается.

— Ты поэтому не ночевал дома? — Харту равнодушие даётся труднее.

— Отчасти. Но ты не переживай так, я был не с ней, разумеется.

Марти хмыкает.

— И где же ты провёл эту ночь, если по-честному?

— С каких пор тебя стало это интересовать?

Он стискивает зубы от внезапной злости на Коула. Очевидно, злость отразилась на его лице, потому что Раст внезапно мирно отвечает:

— Я был в поле. Пытался искать звёзды.

Марти вздыхает. По его расширенным зрачкам было всё понятно, но он тогда предпочёл не вмешиваться. Всё равно Коул всегда поступает так, как хочет того сам.

— Ладно, в конце концов это твоё дело. Нравится удалбываться каким-нибудь дерьмом в поле — пожалуйста. Я ничего не хочу знать об этом. Так что там с Мэгги, о чём вы говорили?

— Она хочет вернуться, — просто говорит Раст, поднимаясь с матраса, — Расставание вам обоим пошло на пользу, как оказалось.

Эта новость для Марти, как поцелуй в сердце. Сладко щемит в груди, но сладость тут же сменяется звенящим чувством тревоги. За человека, который сейчас равнодушно (вроде бы) курит. Который вошёл в него насквозь, заразив своим мировоззрением, лишённым наносной шелухи иллюзий. Марти молчит, уставившись в стену, ожидая, когда нужные слова найдут путь к языку.

Коул интерпретирует молчание Марти по-своему.

— Ты можешь просто взять и уйти. Не подбирая объяснений.

— Уверен? — тихо спрашивает Харт. Это всё, на что его сейчас хватает.

— Брось, Марти. Это женщины хотят быть утешенными. Отчасти поэтому они заводят семьи, живут по привычке с тем, с кем не чувствуют себя брошенными. Они боятся одиночества, этим и отличаются от мужчин.

— Но я не хочу жить с ней по привычке. Что-то внутри перегорело в те страшные дни, когда я мучился от её ухода. И когда… Нет, это всё глупости. Наши отношения здесь не при чём.

— Не стоит передо мной оправдываться.

— Я не оправдываюсь. Кажется, я и вправду изменился.

Раст вновь устраивается на матрасе. Однако, на некотором расстоянии от Марти. Он прислоняется спиной к стене, чувствуя её холод, и закрывает глаза — так ему проще говорить.

— И я тоже. До того, как мы сблизились, жизнь представлялась бесконечной борьбой с энтропией. Бессмысленной борьбой, потому что на нас на всех смотрит хаос. И я чувствовал его взгляд, когда меня накрывало особенно сильно. В какой-то момент я устал бороться и просто расслабился, позволив общей бессмысленности захватить меня настолько, что даже смерть перестала казаться выходом. Я был словно в комнате без дверей, наполненной ничем. И слышал голоса. Постоянно, даже во сне. Но чувствовал себя в этой комнате, точно младенец в утробе. А потом появился ты. Со своими проблемами, простой и понятный, живущий не своей жизнью. И это самое страшное, Марти. Моё существование всегда было результатом моего собственного выбора, ты же отдал своё право на выбор другим.

Марти тяжело вздыхает. За этот год, проведённый с Коулом, он научился понимать его. Хотя бы отчасти. В его квартире, в его присутствии можно было говорить обо всём открыто, не боясь ступить на запретную территорию или обидеть неосторожным словом, как это бывало с Мэгги. Коул заставил его мировоззрение бунтовать против всяких правил. Он чертовски скучал по дочерям, но одновременно чувствовал почти запретную радость от того, что Мэгги с ним нет. И можно быть самим собой. Конечно, это пришло со временем. Раньше любая мелочь, напоминающая о жене, отзывалась в сердце болезненными уколами. Он нарочно терзал свою память воспоминаниями, разбавляя кошмары своего «я» виски или крепким пивом. А сейчас — всё прошло. Он выжег любовь к Мэгги из своего сердца холодным огнём слов и прикосновений Растина Коула. Единственного, кто остался у него после этой войны с собственной памятью, с собственной пустотой. Он хочет сказать всё это Расту, но сейчас (именно сейчас!) не уверен, что слова являются переносчиками смысла.

— Я не вернусь к Мэгги, — хрипло говорит Марти, глядя Расту прямо в глаза. И готов поклясться, что в лице Коула мелькает облегчение.

*

В белой комнате темно. И в темноте все слова звучат по-другому. Раст вообще редко зажигает свет, предпочитая передвигаться на ощупь. А Марти всё ещё чувствует неловкость от пристального взгляда напарника. Силуэт Коула пробивается сквозь дым, голос — сквозь затяжки.

Раст по-прежнему одержим теорией о Жёлтом Короле.

— Сумасшедший ведёт себя странно только на первый взгляд. На самом деле все его действия подчинены особой логике — логике избежания страданий. Даже если эта логика вредит нормальным, с точки зрения общества, людям. Поэтому радикальные секты — идеальное убежище для безумия. Сумасшествие не вылечивается, даже если всю жизнь продержать пациента в больнице под наблюдением. Потому что он мёртв. А для мёртвых не существует ничего запретного.

— По твоей ОСОБОЙ логике получается, что все сумасшедшие — не люди.

— Да, так и есть. Именно поэтому наш Король чувствует себя в безопасности. Этот мир давно отторг его. Он не передаёт и не принимает никакие сообщения этого мира.

— Раст, но ты ведь не считаешь себя сумасшедшим? — обеспокоенно спрашивает Марти, отмечая, что на этот раз всерьёз волнуется за рассудок Коула. Волнуется, потому что точно знает — на этот раз не было никаких наркотиков.

— Нет, Марти, я не сумасшедший. В общепринятом смысле. Но определённые растройства психики у меня имеются. Мне нельзя…увлекаться.

— Чем?

— Неважно. Просто помни, что я не сумасшедший. И не герой.

@темы: слэш, Мартин Харт, Мэгги Харт, Раст Коул, фанфикшн

---

struck-through circle Часть 1.

[extazy_dreaming]

Ибо помнят только бедные и одинокие.
/Лавкрафт/

***

— Я заметил, что в Луизиане совсем не видно звёзд. Словно небо их растворяет или превращает в неделимую тьму, — это первая длинная фраза, которую Марти слышит от своего напарника. Первая и непонятная. Он не знает, как реагировать и поэтому невразумительно хмыкает, будто соглашаясь. Но, кажется, сидящий рядом с ним человек, удовлетворён и этим.
Растин Спенсер Коул. Уроженец Техаса. Жил на Аляске, когда-то был женат. Углублённый в себя, чертовски умный и немногословный. Нервный парень, несмотря на внешнее спокойствие и невозмутимость. Казалось, его лицо высечено из белого камня, потемневшего от времени. Или из льда Аляски, который не в силах растопить даже иссушающее солнце южного штата.
Это всё, что Харт знает о нём, несмотря на то, что они работают вместе три месяца.



Когда Марти первый раз переступает порог его квартиры, то на мгновение испытывает жалость к напарнику. Крошечная квартирка выглядит безлико, как снятый на одну ночь гостиничный номер. Впрочем, в номерах вряд ли матрас является заменой кровати. Нет, всё-таки его квартира похожа на палату в психлечебнице. Он даже язвительно замечает, что для большей достоверности не помешало бы обить стены мягким.

Когда приходит во второй раз, то понимает, что аскетизм жилища является показателем его владельца. И почему-то испытывает ещё большую жалость.

Все попытки пригласить Раста к ним на ужин разбиваются об его непреклонное «нет». Тот не объясняет, в чём дело, разбавляя отказ неловким «извини». Но в эти моменты кажется, что лицо его — это кожа, надетая прямо на боль.

Марти не настаивает на объяснениях. За те недолгие месяцы совместной работы он привык к тому, что душа напарника — закрытая территория. Он знает, что однажды Раст сам расскажет, что его гложет. Когда будет достигнут предел выпитого, когда изнуряющие поездки по Луизиане приведут их в один из придорожных баров, когда — неожиданно и пугающе для Марти — Раст среагирует на число 3, он признается, что у него погибла дочь. Именно поэтому он раз за разом будет избегать не только приглашений, но и всяческих пересечений с семьёй Харта. «Синестезия», скажет Раст будто бы небрежно, но Харт явственно увидит, как тот содрогнётся от боли.


А пока Марти молча переваривает очередной отказ и с тоской думает о том, что сегодня на ужин Мэгги наверняка приготовит пасту. От которой его уже тошнит, если честно.

Они возвращаются с места убийства, и Марти решается на разговор. Но чем больше говорит напарник, тем сильнее он жалеет о том, что начал. Нормальные, с точки зрения Марти, люди так не говорят. Мысли Коула деструктивны, неправильны и провокационны. Его голос равнодушен и из-за акцента кажется каким-то ненастоящим.

— Я не принимаю эту жизнь, — Раст выдыхает свою философию вместе с горьким дымом. Не потому ли и слова его горчат. Марти почти чувствует этот привкус — горечи сигарет и слов, разбавленных привкусом боли, —, но понимаю, что возможность другой жизни мне не представится. Я погружён в тягучую субстанцию темноты, наполненную увеличительными стёклами, которые можно увидеть только под веществами. Когда я подношу их к глазам, то получаю новое, галлюцинаторное зрение. И оно позволяет мне видеть изнанку многих вещей. В частности, человеческие души. Я знаю, чего они хотят. Чего хочешь ты, Марти.

— Я хочу только одного — чтобы ты наконец заткнулся, — раздражённо говорит Марти, — и перестал эксплуатировать моё долготерпение.

— Все люди эксплуатируют друг друга. Это называется жизнь.

Марти тормозит у управления и не спешит заглушать мотор. Он смотрит на Раста так, будто видит его впервые. Он чувствует лишь глухое раздражение по отношению к напарнику, замешанное на собственном бессилии перед ним. И это выводит его из себя больше, чем рассуждения о зрении и веществах.

— Что? — равнодушно спрашивает Раст, схватившись за ручку двери.

— Знаешь, а я передумал. Не хочу видеть твою техасскую рожу у себя дома. Скажу Мэгги, что тебя утащил аллигатор.

Раст выдаёт улыбку, больше похожую на оскал, и молчит. Но у Марти возникает ощущение, что последнее слово всё равно осталось за напарником.

*
Марти до последнего оттягивает момент отхода ко сну. Когда ему предстоит улечься в постель рядом с Мэгги, желающей его ласки, его прикосновений. И он боится этого. Потому что ему не хочется быть с ней нежным. Хочется как с Лайзой — трахать её, как последнюю блядь, выплёскивая всю нерастраченную агрессию, ужас и отвращение, полученное от скотской работы. В этом плане любовница куда удобнее жены. По крайней мере, можно не тратить время на разговоры, в последнее время заканчивающиеся скандалом. Но он разграничивает то, что можно и что нельзя. Мэгги — утончённая, родная, домашняя. Лайза — похотливая, горячая и желанная. Нет, жена и любовница — два разных мира, которые не должны пересекаться. Поэтому он делает вид, что увлечён глупой передачей, пока Мэгги раздражённо не захлопывает свою книгу и не уходит наверх. Молча. С невысказанной претензией, раздирающей её горло.
Но Марти счастлив от того, что ему вновь удалось сбежать. Как последнему трусу. Правда, эта мысль тут же глушится добрым глотком пива.

*
В управлении Коула откровенно недолюбливают. Кесада демонстративно избегает его, словно Коул однажды нанёс ему смертельную обиду. В глазах же бывшего напарника Харта — упитанного и добродушного Герасси сквозит презрение, когда Раст вставляет очередную убийственную реплику во время совещания. По остальным видно, что они с удовольствием бы заткнули выскочке из Техаса рот, но присутствие Марти сдерживает. Его в управлении уважают, как-никак старший детектив, отмеченный многими заслугами. Сам же Марти не может не признаться себе в том, что в расследовании Коулу нет равных. Он искусно вытягивает правду, развязывая язык любому из подозреваемых. Он способен добыть любые сведения, не прибегая к выкручиванию рук. Ему достаточно выкрутить душу своим вкрадчивым голосом, притвориться хорошим копом, сыграть на контрасте с «плохим» детективом Хартом. Страницы гроссбуха (ещё одна причина неприязни коллег и прозвища «Фискал»), с которым он не расстаётся, заполнены людскими откровениями, разлинованы размышлениями самого Раста, расчерчены его небрежными рисунками. Эмоции людей выплеснуты чернилами на желтоватую бумагу, и Раст погружается в них каждый день, в попытке приблизиться к разгадке. И Марти не уверен, что имеется в виду только разгадка убийства Доры Лэнг.

Раст обрабатывает горы материала за ночь. Пыль с архивных документов, кажется, въелась в его бледную кожу.

Марти обрабатывает очередную молоденькую шлюху из бара. И ему нет дела до заёбов напарника. Он далёк от него, как один глаз от другого.

До появления этого напыщенного техасца жизнь Марти была простой. Мэгги, девочки, работа, редкие встречи с Лайзой для снятия напряжения. Или с друзьями в баре, где он пьёт в меру, соблюдая неписаные правила, которым обязан подчиняться любой семьянин средних лет. Теперь же вечера напролёт проходят в компании Раста. Они копаются в старых делах, которые неугомонный техасец забрал из архива в надежде найти зацепку. Марти запивает дрожь и ужас при виде очередного изуродованного тела крепким алкоголем, но не это выбивает его однажды из привычной колеи. Причина в Расте. Марти замечает, что всё чаще задерживается взглядом на его обветренных губах, колючих и печальных глазах в отметинах бессонных ночей, острых скулах, на которые туго натянута тонкая, почти пергаментная кожа. Он изучает его лицо урывками, но с жадностью, ругая себя за это. Ведь сознаёт, что это дико, неправильно и… вообще, он же не педик какой-то. Самое неприятное то, что от внимательного напарника это не укрывается. Но тот молчит. И отчего-то это молчание напрягает Мартина. Лучше бы он, как обычно, проехался по нему своим языком.

Раст… Один раз услышишь его имя, и дальше все слова на букву «эр» будут иметь запах синего «Кэмэл», звучать отрывисто, как его редкий смех, ощущаться горечью на языке. Он заполняет собой всё пространство вокруг Марти, и Харт чувствует, что Коул медленно, но верно завоёвывает его расположение.

*
Раст кажется обманчиво хрупким. Но на деле конструкция его грудных мышц так крепка, что от неё должны отскакивать даже пули. Не говоря уже о каких-то человеческих чувствах. Внутреннее устройство его души — острые пилы, опасные бритвы, направленные против самого себя. Он не цепляется за жизнь, но и не приближает её конец, ожидая своего часа. Гвоздь прошлого крепко вколочен в его память. Раз за разом он переживает день смерти своей дочери, не давая боли остановиться. Даже во сне его преследуют смех Софии и колоссальное чувство вины, жгущее почти что наяву. Днями и ночами он носит в себе боль, не позволяющую разбиться каменной маске его лица. Которое принимает форму боли и застывает в ней. Лишь наркотики дают ему слабую передышку.

Он знает все минусы отличной памяти. И записывает в блокнот каждую мелочь в надежде её обмануть.

*
— Я не помню того момента, когда моя душа начала отмирать. Но это случилось ещё до рождения дочки. Словно кто-то раскрыл мою грудную клетку и начал понемногу растаскивать то, что иные называют душой, — Раст изящным движением стряхивает пепел, — Блять, это всё лирика, конечно, но знаешь, я застрял в этом месиве из рациональных объяснений. После смерти Софии со мной уже не может произойти ничего ужасного. Я живу в ожидании смиренного прощания, каждый день взращивая в себе спокойное принятие смерти.

— С такими мыслями тебе не детективом работать надо, а могильщиком, — Марти слишком увлечён своим сэндвичем, чтобы всерьёз вслушиваться в очередную жуткую болтовню Раста.

— Чтобы работать с мёртвыми, надо очень любить жизнь, — парирует Раст, — А я не питаю никаких иллюзий насчёт своего существования.

— Что-то подсказывает мне, ты плохо кончишь, — вздыхает Марти, — Этот твой сраный нигилизм точно не приведёт ни к чему хорошему.

— У меня достаточно причин покончить с собой. Проблема в том, что для самоубийства мне не хватает смелости.

— Ты же верующий вроде.

Раст качает головой.

— Распятие над моей кроватью это не символ и не образ. Я не жду ни от кого благословения и вообще считаю, что глупо взывать к Богу, даже если он существует. Бог — не горячая линия, ему может быть не до человека. И тогда человеческие молитвы обращаются обыкновенным набором слов, шизофазией, белым шумом.

Марти со злостью сминает пустую упаковку.

— Всё это мысли конченного торчка. По управлению слушок ходит, мол, проблемы у тебя с этим делом.

— Хочешь знать, не колю ли я себе героин прямо под носом у праведного Марти Харта? — насмешливо спрашивает Раст, вновь закуривая.

— Я уже начал жалеть о том, что завёл эту тему. Давай ты просто помолчишь и дашь мне спокойно поесть, окей?

*
Красное закатное солнце впивается в горизонт и медленно исчезает. Духота сменяется долгожданной прохладой. Остаётся лишь бесконечная чернота неба с тонким серпиком луны. Они возвращаются с ранчо; мимо проносятся сухие деревья с повисшими на них космами мха, и болота, коими изобилует южная часть Луизианы. Раст принюхивается и морщит нос.

— Говорят, что болотные испарения усыпляют. А мне они напоминают запах подземелья. Словно земля здесь гниёт изнутри.

— Захлопнись, Раст. Если я когда-то и завёл с тобой разговор, больше напоминающий монолог душевнобольного, то только из вежливости. Или из жалости, не определился ещё, — Марти слишком устал и слишком зол, чтобы слушать разглагольствования Коула, — Земля ему гниёт, блять.

Раст никак не реагирует. Выбрасывает недокуренную сигарету и открывает дневник Доры Лэнг, который отдала её подруга-проститутка. Из-за неё Марти сейчас и бесится, хренов моралист, приверженец двойных стандартов. «Церковь Жёлтого Короля» читает Раст на смятой листовке, запрятанной между страниц. На ней же — цитата из книги Роберта Чемберса «Страшно впасть в руки Бога живаго». Он молча протягивает листок Марти.

— Луизиана — пиздец какой набожный штат. Тут даже проститутка уповает на Господа, — усмехается Марти, — Только не включай вновь свой философский ум, — поспешно говорит он, заметив, что Раст пытается что-то сказать.

— Нужно найти эту церковь. Правда, я сомневаюсь, что Жёлтый Король — условное название Господа. Скорее, это деконструированный образ божественного, новая мифология, ставящая во главу угла не жизнь после смерти, а пребывание в обиталище заблудших душ. Ведь Дора Лэнг, если абстрагироваться от рационального, была как раз-таки «заблудшей».

— Если пропустить весь этот твой возвышенный пиздёж, — раздражённо говорит Марти, — то можно согласиться в одном — церковь надо найти. Вдруг кто-то видел того таинственного спутника Доры, о котором говорила девчонка Бэт.

Раст кивает и закрывает глаза. Впереди ещё одна бессонная ночь в молочно белом чреве его квартирной палаты, в однородной темноте без теней и света, в коконе из музыки с шумовыми эффектами (под неё галлюцинации ярче) и воспоминаний. Он нащупывает сигареты и судорожно затягивается, не замечая взгляда Марти, вцепившегося в его губы, выпускающие дым.

***

— Поедем на твоём «Форде», — говорит Марти, выходя из здания полиции, — Я смотрел по карте, места там такие глухие, что «Шевроле» может запросто увязнуть в каком-нибудь болоте. А тебе же всё равно вроде, что будет с твоей тачкой.

Раст молча садится за руль. Марти внутренне счастлив от того, что напарник молчит. Мэгги и так успела потрепать ему нервы за утро. Псевдоумного занудства Коула он точно не выдержит. По крайней мере, сейчас.

Машина медленно тащится по грязи. В машине Коула отсутствует стереосистема, и Харта очень скоро начинает напрягать тишина.

— Слушай, Раст, — не выдерживает Марти, — ты ведь не всегда был таким… — «Таким ублюдком» вертится в голове, но вслух он говорит совсем другое, — …отчуждённым. В какой момент ты начал корчить из себя грёбанного Ницше?

— Привычка лезть в чужое личное пространство выдаёт твоё провинциальное происхождение, Марти, — тихо говорит Раст, не отрываясь от дороги.

— Какой же ты мудак, — Марти чувствует себя уязвлённым. Но злости, как ни странно, нет. Лишь стихийно возникшее желание понять человека, чьё мировоззрение он принять не может. Точнее, понять, какое место в его системе оценки людей тот занимает. Впрочем, это желание перекрывает глухое раздражение, затапливающее его с головой, едва Коул выдаёт очередную умную чушь. И Марти уже здорово заебали эти эмоциональные качели. Будто ему двух баб мало.

Когда они тормозят у небольшого парусинового шатра, собравшего под своим «куполом» несколько десятков человек, проповедь в самом разгаре. Невысокий человек с хорошо поставленным голосом вещает что-то о «высшем благе». Раст хмыкает и внимательно окидывает взглядом прищуренных глаз собравшихся.
Люди рукоплещут. От сравнительно небольшой толпы исходит ровный, монотонный гул. Они молятся, вскидывая руки вверх, и нити молитв тянутся между пальцами, связывая их зримыми узлами — галлюцинаторное зрение позволяет ему видеть многое. Раст стискивает виски руками и прикрывает глаза, будто бы от упрямо палящего солнца. Сейчас эти люди представляются ему одним, слаженно работающим механизмом. Он же — ржавая деталь, тормозящая работу. Поломанная, никчёмная, раздражающая. Среди людей Раст наиболее всего чувствует своё одиночество. Он делает глубокий вдох и устремляет свой взгляд на скучающего Марти.

— Все эти люди точь-в-точь представители первобытного племени. Повторяют за вожаком бессмысленные фразы и телодвижения, отдавая свои личности постороннему человеку. Только потому, что он соглашается перенять на себя ответственность за них. «Все твои страдания будут моими» - вот, что они хотят услышать, — тихо говорит Раст, ни к кому конкретно не обращаясь. Говорит, чтобы отвлечься.

— А ты у нас сверх-человек на пьедестале ницшеанства. — язвительно отвечает Марти, — Хорош уже, двух проповедников я точно не вынесу.

Ему кажется, что кто-то смотрит на него. Сначала украдкой, как бы невзначай, но затем Раст чувствует почти животный интерес чужих, жадных глаз. Он резко оборачивается, и взгляд с размаху врезается в смотрящего. Тот стоит в значительном отдалении от толпы, заходящейся в религиозном экстазе. Бледное солнце за его головой выглядит нимбом. Сам он — посланником света в плаще, сшитом из солнечных нитей — любой из собравшихся здесь, легковерных людей счёл бы его знамением Господа. Он довольно высок и плотен, его непропорциональное тело заключено в комбинезон, заляпанный чем-то тёмным. Глаз, как и лица не разглядеть, но Раст уверен, что тот смотрит на него, не отрываясь. Когда толпа в очередной раз тянется руками в небу, тот разводит их, словно изображая распятие. В этот момент Марти трогает его за плечо.

— Эй, умник, не знаю, как ты, а я заебался это слушать. Покурим?

Они отходят к машине. Раст оборачивается, но человека уже нет. Он ищет его глазами в толпе, но не находит. Закрадывается мысль, что тот вполне мог быть гиперреалистичной галлюцинацией, возникшей на отходняках от кислоты.
Затягиваясь, Раст говорит, будто специально испытывая терпение Марти на прочность:

— Люди заблуждаются, когда думают, что должны быть частью общества или его группы, в данном случае — религиозной. Одиночество — единственно верное, аутентичное состояние человека со времён рождения. Все остальные состояния, в которых он пребывает на протяжении всей жизни — попытка убежать от одиночества, изначально обречённая на провал.

— Пиздец ты мрачный тип. Вера неизбежна, и хуй ты что с этим поделаешь.

Раст неопределённо кивает головой.

— Да, нельзя отказаться от Бога, ничего не зная о вере. Но их вера не имеет никакого отношения к самой её идее. Они не ищут первопричину всего сущего, потому что это сделали до них те же люди, что и из веры — продукт купли-продажи. Они боятся дойти до конца и узнать, что в конце их не ждёт божественная награда. Именно поэтому готовы отдавать последние деньги на нужды церкви, вколотив в своё ничтожное сознание мысль о том, что награда Господа прямо пропорционально количеству отданных за «спасение души» денег. Суть их веры в том, что всё можно купить. Не за деньги, так за праведные поступки.

— Стало быть, в божественную справедливость ты не веришь?

— В справедливость верят лишь мертвецы.

— Ну да, чего же ты тогда подался в детективы?

— Профессия детектива не связана с верой, — сухо говорит Раст, — она связана с фактами. А Бога можно сравнить с ЛСД. И то, и другое сужают сознание и делают человека внушаемым. Или уверенным в собственной неуязвимости, в собственной важности. Я, блять, избранный, в моём сердце живёт Бог. И все эти божественные чудеса, происходящие с уверовавшими, можно выдать за галлюцинации. Недаром многие радикальные секты используют вещества для того, чтобы держать паству в узде, внушая им с помощью гипнотических зелий, что Бог — ебучий волшебник. Хотя, кому-то вера в эти самые «чудеса» не даёт погибнуть.

Тем временем, проповедь подошла к концу. Женщина в голубом платье обходит пришедших, раздавая тем еду. Люди жадно хватают пластиковые тарелки и отходят в сторону. Кто-то благодарит пастора, кто-то загружает стулья в фургон. Раст решительно подходит к пастору. И только задав пару официальных вопросов, после которых становится ясно, что он ничего не знает о Доре Лэнг, он спрашивает о человеке-солнечном распятии.

— Во время проповеди я видел странного человека, — Раст описывает незнакомца пастору, — Вы его знаете?

Тот хмурится и качает головой.

— К нам много кто приходит, люди постоянно меняются. Говорите, стоял отдельно? Может быть, он просто проходил мимо? Здесь школа рядом, должно быть он оттуда.

— Какой ещё человек с распятия, Растин? — раздражённо спрашивает Марти, — Почему я не видел никого, подходящего под описание?

— Потому что ты редко смотришь по сторонам.

«Грёбанный же ты Фискал», думает Марти, когда они идут к машине.

*
Он слишком поглощён мыслями об утренней ссоре с Мэгги, чтобы понять, что с Растом творится неладное. Машина резко виляет вправо, и Марти еле успевает выкрутить руль, чтобы избежать столкновения с деревом. «Форд» замирает всего в нескольких миллиметрах от шершавого, чуть было не ставшим смертоносным, ствола. Марти тяжело дышит и готов убить Раста, хранящего неподвижность. Его руки по-прежнему на руле, мелко, судорожно подёргиваются. Лицо бледное, лоб покрывает бисерная сеть пота. Он выглядит, как человек на грани.

— Так, блять, — Марти, не церемонясь, разворачивает Раста к себе. Он не сопротивляется, и это почему-то пугает Харта, — Чем ты закинулся?

Раст молчит, сжимая переносицу, словно напряжённо о чём-то думает. У Марти срывает крышу. Он выходит из машины, хватает Раста за воротник пиджака и вытаскивает на воздух. Тот по-прежнему не сопротивляется.
Они посреди бесконечного поля. Трава шумит, точно море, по земле стелется ночной туман. От дневной жары не осталось и следа. Марти швыряет Раста в траву, нисколько не заботясь об удобстве напарника, подавляя в себе желание как следует приложиться тяжёлыми ботинками к его рёбрам. Усаживается сверху, чувствуя, как бешено колотится сердце у обоих, и насильно проверяет зрачки Раста.

— Ты ведь всё равно чем-то объебался, да? — злобно говорит Марти, убедившись, что зрачки в норме, — А я-то думал, чего это ты всякую муть несёшь про Бога и ЛСД, до пастора доебался с несуществующим парнем. Ты хоть понимаешь, что чуть не угробил нас? Ладно, на свою жизнь тебе плевать, но ты обо мне подумал? У меня ведь дети, ёбтвоюмать. — Марти так зол, что голос то и дело срывается.

— Прости, — еле слышно говорит Раст, открывая глаза, — Будь так добр, слезь с меня.

Марти молча встаёт и даже протягивает напарнику руку. Однако тот её игнорирует. Медленно идёт к машине, роется в бардачке.

— Что за дерьмо, Коул? — презрительно спрашивает Марти, наблюдая за тем, как тот достаёт из аптечки непрозрачные флаконы с таблетками.

— Метаквалон. Теразин. Туинал, — равнодушно перечисляет Раст, закидывая по каждой таблетке в рот, — Барбитураты лучше принимать внутривенно, но я ещё не дошёл до этой черты.

— Пиздец, Раст. Просто пиздец.

— Скажи спасибо, что не фентанил, — Раст убирает свой мини-филиал аптеки обратно и закуривает. Его руки почти не трясутся, когда он выбивает сигарету из пачки, — тогда бы я ещё в Техасе превратился в конченного нарколыгу. Ты прости, со мной иногда случается такое. Это что-то сродни абстинентному синдрому. Я уже довольно давно на барбитуратах, и мой организм в них нуждается. Они не так опасны, как ЛСД — наркотик, запирающий тебя в камере сознания. Наоборот, барбитураты дают мне временную амнистию, — Раст затягивается в последний раз и издаёт хриплый смешок.

— А теперь слушай сюда, Коул. — терпение Марти заканчивается вместе с выкуренной до самого фильтра сигаретой. Он впечатывает его в дверцу машины, захлопывая ту, — Ещё раз это повторится, и я доложу Кесаде о том, что один из его людей удалбывается в рабочее время. И серьёзно так торчит на препаратах. А после этого, будь уверен, ты вылетишь из управления обратно в Техас с уничтоженной репутацией. И даже твои заслуги и засекреченное досье не спасут, понял? А теперь ты пересядешь на пассажирское сидение и будешь молчать до самого дома.

Раст молча убирает руку Марти со своего плеча и послушно садится в машину. Марти поворачивает ключ зажигания. Руки дрожат и хочется напиться до беспамятства. Чёртов Коул вытянул из него все нервы.

— Я могу уснуть только под препаратами, — Раст говорит с трудом, словно выламывает голос из глотки —, но даже тогда не сплю по-настоящему. Мой сон подобен оцепенению. Тело расслабленно и неподвижно, но под веками происходит настоящая бойня. Я понимаю, что это всего лишь сон, заплатка образов на моём сознании, но в голове словно пробивают дыру. Мои сны гораздо страшнее моих галлюцинаций.

— Мы же договаривались… — угрожающе начинает Марти, но Раст его перебивает.

— Барбитураты затушёвывают чувства и события. Я не для удовольствия их принимаю. Под ними меня не так сильно терзает чувство вины перед дочерью.

Марти чувствует острый укол жалости к напарнику. Но не желает сдавать позиции, показав этому умнику-наркоману, что его можно пронять россказнями о чувстве вины.

— Ещё одно слово и я выкину тебя из машины прямо здесь, в этом поле. И мне будет совершенно наплевать, если тебя укокошит наш убийца-психопат, сделает своим алтарём, или что ты там мне плёл о деле Лэнг? Я с удовольствием спихну дело о твоём убийстве опергруппе и забуду тебя, как кошмарный сон.

Раст наконец-то замолкает, ничуть, кажется, не удивлённый отпором Марти. И остаток пути они проезжают в полном молчании.

*
Ночь Марти проводит у Раста. Он ничего не может с собой поделать: беспокойство за этого говнюка не отпускало на протяжении всего пути. К тому же, тому и впрямь, видать, хреново, раз он не стал возражать.

Белый цвет стен сейчас действует успокаивающе. Марти варит кофе, отмечая, что кофеварка — единственная вещь в доме Коула, которая часто используется. В холодильнике у него лишь пиво и пустые полки, плита — словно и не включалась с момента покупки.

Раст отказывается от кофе и, раздевшись, ложится на свой матрас, поворачиваясь к Марти спиной.

Марти допивает кофе, изредка бросая взгляд на спящего Раста. Распятие над его головой поблёскивает в свете настольной лампы. Марти подходит, чтобы выключить её, но натыкается взглядом на стопку книг, небрежно сложенных в углу. Криминалистика, психиатрия, сексопатология, оккультизм, Кроули, Лавкрафт — почти что библиотека серийного убийцы. Марти усмехается, думая про себя, что без бабы Коул окончательно свихнётся, читая подобные книги. возникает мысль поговорить с Мэгги, чтобы та познакомила Раста с кем-нибудь из своих подруг. Он берёт в руки одну, озаглавленную как «Развратный роман», но, пробежав глазами по страницам, с недоумением её откладывает обратно. Если Раст дрочит на такое, то он действительно конченный. И никакая женщина тут не поможет. Впрочем, одна строчка приходится ему по душе, так как ей можно будет затыкать зарвавшемуся Коулу рот. Ведь Марти чувствует ту пропасть между умственным развитием Раста и своим. Он ведь книги ещё до женитьбы читать перестал, перешёл на газеты да просмотр спортивных каналов. «А у Коула даже телевизора нет», с тоской думает Марти, выключая свет.

Он поднимается на второй этаж в надежде найти там кровать. Но это место, похоже, совсем не обитаемо. Пара коробок с бумагами, да кронштейн с небогатым гардеробом Раста убивают последнюю надежду на сон в относительном комфорте. Марти не остаётся ничего другого, кроме как лечь с Растом. Тот даже не пошевелился, когда Марти осторожно устраивается на матрасе, стараясь улечься как можно дальше от спящего напарника. Но даже спиной ощущает его тепло, отдающееся в теле каким-то странным чувством, сродни возбуждению. Однако, Марти с отвращением отбрасывает эту мысль, накрываясь проигнорированным Растом одеялом с головой. И моментально забывается тяжёлым сном без сновидений.

Кажется, Раст к нему прислушался. Теперь он выглядит почти вменяемо, если пропускать мимо ушей то словоблудие, которым он занимается, пока они с Марти колесят по пыльным дорогам Луизианы. В управлении же Раст обычно молчит и сосредоточенно просматривает свои записи. Или шелестит бумагами в архивах. И вообще, делает вид, что Марти не существует. Как и не существует всех остальных.

@темы: слэш, Мартин Харт, Раст Коул, фанфикшн

---

[Нил Эфферсон]

Тем временем информируем, что у команды True Detective на ЗФБ-2016 уже появились тексты низкого рейтинга. ^_^

@темы: организационное

---

[уилл грэм, его собаченьки и внутренние демоны]

художник: erik

+1

@темы: фанарт, Раст Коул

---

[Нил Эфферсон]

Здравствуйте!
Дорогая администрация, разрешите оставить это объявление; если нет, выпилю.
Команда True Detective 2016 набирает всех желающих участвовать в (какой-либо) зимней битве. Умыл сообщества.

@темы: организационное

---

[Бриджит Тененбаум]

©

@темы: фото, официальные материалы, Мартин Харт, Мэгги Харт

---

Звезды смотрят вверх. Фанфик по первому сезону. Часть третья

[11regnullla]

Название: Звезды смотрят вверх
Автор: 11regnullla
Фандом: True Detective
Рейтинг: R
Фанфик: слэш , детектив, драма
Саммари: AU. Расследование убийства Доры Лэнг пошло несколько другим путем. Может быть, время - плоский круг, а, может быть, и лист Мебиуса.
Первая и вторая главы:
truedetective.diary.ru/p205395131.htm


Они уже разговаривали с младшим Чилдрессом по поводу исчезновения его отца. Не обнаружили ничего кроме легкой психической заторможенности: "Отец не говорит мне, куда едет. У нас не заведено. Мы нечасто видимся". В воскресенье был дома, сестра подтвердит. Подтверждение от сестры стоит недорого. Теперь они явились к нему домой, чтобы увидеть Эролла "в присущей ему обстановке", как выражается Раст. Обстановка, и правда, такая, что присохнет и не отмоешься. Марти тянет зажать нос.

- Мистер Чилдресс, мы хотели бы еще раз пообщаться с вашей сестрой.

- Что она знает? Не стал бы он... отец... с ней разговаривать.

- Таков порядок. Мы просто зададим ей несколько вопросов.

- Она же нездоровая. Только собьет вас с толку.

Нечленораздельно ворча, гигантский увалень Эролл отправляется во двор искать сестру.

- Здоровых тут еще поискать, - бормочет Марти.

- Включая нас. Могли бы обменяться опытом.

Марти дергает щекой.

- Смотри-ка, - Раст подходит к лестнице на второй этаж, заваленной горами рухляди, - нездоровый человек отличается от здорового тем, что его внутреннее вывернуто наизнанку. Оно снаружи. Оно может осесть на стенах, поселиться в вещах или в голосах за окном. Все эти пыльные собачки и куколки - наверно сокровища сестры. Хотя, кто его знает, надо уточнить... А вот кассеты... Наш Эролл - поклонник классики. Форд, Хичкок...

Шумный обрушивающийся шаг.

- Подождите, моется она, - Эролл склоняет и без того сутулый медвежий загривок, следя за Растом.

- Вы "Психо" часто пересматриваете, мистер Чилдресс?

- Нет.

- Недавно смотрели. На кассете почти нет пыли.

- Мне там девушка нравится.

- Хорошая девушка. Впрочем, мамаша Нормана считала, что плохая.

- Все становятся плохими после смерти.

- Некоторые делаются лучше, если вынуть из них жало бытия.

- Если бы мать была жива, Норман бы справился. Но она сдохла и поселилась у него внутри. Очень трудно выгнать мертвеца из дома.

- Особенно удачно поселяются внутри те, кого мы сами убили.

Эррол распрямляется, едва не достигая потолка:

- Вы думаете, что Норман сам ее кончил?

- Мы можем это допустить, не так ли? Может, он и убил ее для того, чтобы она была целиком внутри него?

- Нет, он не хотел... Он думал, она уйдет, поэтому сделал мумию. Он не знал, что такое смерть. Он не знал, что там.

- А там....?

- Никто не умирает. Никто не умирает. Если бы не это, можно было бы все исправить, все сделать хорошо...

- Эррол, откуда у вас эти шрамы?

- Это знаки бога.

- Какого бога?

- Который никому не дает умереть.

- И зачем он вас располосовал?

- Это сделал враг. Но нельзя быть врагом бога. Просто не получится.

- А бог наказывает своих врагов?

- Однажды они просто узнают, что всегда служили ему. Когда они сражались с богом, он стоял у них за спиной.

- Как его зовут? Эррол, как зовут вашего бога?

- Каждый сам узнает его имя. Вы его знаете, детектив. ... А вот и она. Иди сюда, не бойся!

****

- Ну, и что мы выяснили, Раст? Лучше всего было бы прошерстить территорию, но для этого придется отравить его милую собачку. Ордера у нас не будет, пока мы не принесем лейтенанту что-нибудь в зубах.

Разговор с сестрой был еще более бессвязным. Впрочем, Раст с Эрролом, кажется, поняли друг друга. Раст любит собирать коллажи из мусора. Раст любит выкладывать из косноязычных обломков смертоносные слова. Странно называть любовью эту одержимость образами, последними перед окончательным распадом, перед вспышкой ничто. Или Раст, как они все, думает, что там нас ждет не ничто, а нечто еще более ужасное? Он его ищет, он его заклинает, однажды он вызовет его из тьмы. Или уже вызвал.

Раст не отвечает.

- Так что с кинолюбителем?

- Он как будто сообщил мне, что не стал бы убивать папу. Сообщил довольно убедительно. Но это ничего не значит. Его видели с кузенами Леду - это не удивительно. Таттл говорил правду - они тут все родственники. Он довольно страшный, да?

- Просто урод.

- Дети должны пугаться. Но конечно они не отличат какого-нибудь эксгибициониста от настоящего мучителя.

- Девочка, бежавшая от макаронного монстра?

- Ну да. А помнишь оскопленного беднягу из секты? Люди плохо понимают чужое безумие.

- Его плохо понял собственный отец.

- Эррол всему нашел объяснение. Правда, обоюдоострое.

- Почему мы должны ему верить? Ты думаешь придурок не может врать?

- Человек лжет тем же способом, каким он говорит правду. У нас нет никакого мира про запас, из которого мы могли бы лгать безопасно и убедительно. Разве что раздвоение личности.

- Кстати, ты помнишь, куда ты заехал после... ну, когда у тебя случилось видение?

Марти натыкается взглядом на не менее пристальный взгляд. Расту наверно хотелось бы быть невидимым. Поздно. Ни один из них уже не будет невидим для другого.

- Слишком приблизительно. Куда-то, откуда я смог вернуться домой в одиннадцать. Ты хочешь проверить, не утопил ли я Чилдресса ненароком?


- Мы бы в любом случае выясняли, когда и куда ушел от Чилдресса последний посетитель...

- Естественно. Но если тебя интересует мое мнение о предмете - нет, я его не убивал.

- Я и не думаю, что ты мог убить его сознательно. Проблема в том, что ты не всегда бываешь в сознании.

- Я всегда в сознании. Я бы хотел иногда в нем не быть. Галлюцинации выключают естественную установку, веру в существование внешнего мира, все, чем сознание себя убаюкивает, кроме самого сознания.

- Ты уверен, что точно помнишь их содержание?

- А ты уверен, что точно понимаешь смысл собственных поступков? Вряд ли.

- Ну так я и убил Леду, - Марти вдруг понимает, что не хотел этого говорить.

- А я не убивал Чилдресса. Я знаю это так же точно, как ты знаешь, что убил Леду.

- Ладно, закончим.

- Нет, не закончим. Марти, я знаю, что не убивал. И Эролл знает. Мы все знаем о себе что-то, что заставляет нас изо всех сил это не знать. Ты прав, у меня нет оснований верить себе больше, чем любому другому. Поедем вдоль берега, может, что найдем.

****

Марти шевелит багром непрозрачную воду, затянутую зеленью. Все, что она берет, берет навсегда. Раст как будто всматривался в щель между досками. Нет, он просто сидит в мрачной задумчивости.

- Ты подлечишься. Я буду привозить тебе пиво и сигареты. Они разрешают пиво?

- Знаешь, как действуют соли лития? А электрошок?

- Подозреваю, что неприятно. Делать-то что?

- Ничего. Пива не захочется. Но спасибо, что предложил.

- Я просто хотел сказать... Раст, что бы там ни было, для меня оно ничего не меняет.

Раст поднимает на него глаза:

- Ты ведь сам для себя остаешься славным парнем, правда? И это хорошо... это правильно. Мне для этого не хватает невинности.

- Удивительно, как это ты не убиваешь всякого, с кем говоришь больше пяти минут. И как он тебя не убивает?

Раст зачерпывает мутной зеленой воды и трет лицо так, будто хочет обзавестись новым.

- Я уже чувствую себя в психушке. Плохой, упрямый пациент. Марти, ты в своем праве - можешь продолжать допрашивать реку, а я отправлюсь по делам. Отец и сын не навещали друг друга годами. Но есть человек, который сразу узнал о моем визите к Чилдрессу - Таттл. Надо обсудить с ним, что означает "чистое сердце" в слове "чистосердечно".

- Давай, - говорит Марти, - я предпочитаю реку. Не думал, что ты обидишься.

- Я сам не думал. Оказывается, мне важно, чтобы детектив Харт считал меня вменяемым против всякой очевидности. Непрофессионально. И просто глупо. Забудь.

Марти смотрит ему в спину и не знает, что сказать. Он недолго будет допрашивать реку. Есть другие вещи, которые он хотел бы допросить, потому что их хозяева больше не отвечают на его вопросы. Раст этого не одобрит. Да и при чём тут Раст - в таких делах одобрение оскорбительнее отказа. Осуществлять незаконное проникновение в собственный дом он будет один (с какой стати "незаконное"?). У него нет времени - Мэгги может очистить автоответчик в любой момент, если еще не сделала это.

****

Марти вскрыл бы замок, но Мэгги не стала его менять. Доверяет. Я тоже хочу тебе верить, Мэгги, хотя тебе это уже не нужно. Я хочу этого все отчаянней.

На стене гостиной нет их свадебной фотографии. А та, где он с девочками, оставлена. Какая деликатность. Он быстро проверяет стол жены, шкаф и тумбочку. Счета, какие-то больничные циркуляры, заключение детского психолога (почитать внимательней). Распечатка от адвоката. Собирает документы на развод. Это он знает.

Ставит автоответчик на перемотку. Воскресенье, когда нагрянули ее загадочные дела. Реклама. Реклама. Джей, напарница. Какой-то больной... Больной голос, странный, почти неузнаваемый, но узнаваемый, потому что Марти тоже слышал его почти таким, но всё же более узнаваемым... Он слышал его позже. В этот же день, но позже...

Серым выжатым голосом Раст говорит: Мэгги, я тут задержался, извини. Звоню из автомата. Сейчас приеду.


Марти вертит пальцами в воздухе, смотрит на пальцы и вспоминает, что пытается бросить курить. Бросить. Курить. Бессмыслица. Он смотрит на время записи. Около шести. Раст только вышел от старшего Чилдресса. Вряд ли он уже успел забыться на берегу реки. "Ты уверен, что точно помнишь содержание своих галлюцинаций?" Раст ответил вопросом на вопрос. Мэгги забрала детей в девять. У них было время на пару видений. Я не буду думать об этом. И он ни о чём не думает. Как будто кто-то умер и все, что было страхом, надеждой и отчаяньем, превратилось в просто тело. Простое мертвое тело, каких так много вокруг.

Марти ни о чём не думает ровно полчаса, а потом прыгает в машину и едет в больницу к Мэгги. Она на операции. Еще пяти минут хватает, чтобы понять, что часа ожидания он не выдержит. Не сейчас. Не здесь. Ни о чём не думать получается, только пока делаешь что-нибудь, хорошо бы непоправимое. Марти едет домой. То есть к Расту.

Перед дверью его сгибает внезапная боль в желудке. Марти упирается в тонкую доску лбом и ладонями и вдруг понимает, что больше всего на свете не хочет открывать ее. Он больше не хочет задавать вопросы. Почему у них не вышло обмануть его... Если бы они были осторожней, если бы покрывало Майи было плотней, как говорит Раст...

Дверь открывается и он почти падает внутрь.

- Марти, - Раст подхватывает его, - что с тобой?

- Прости, - говорит Марти, задыхаясь, и отталкивает Раста с такой силой, что тот ударяется о стену, - прости дурака, что поверил на миг в твою невменяемость. Ты безусловно не убивал шерифа. Ты был занят. Что там с содержанием галлюцинаций? Чтение Бхагаватгиты дает богатый материал?

По лицу Раста он видит, что тот понял все и сразу:

- Может, вид вашего заднего двора? Это случилось там, Марти. Не на реке. Меня мутило, я вышел на крыльцо и волны дошли до души моей.

- Почему же тебя мутило, Раст? Потому что ты трахал мою жену? Или просто с бабами уже никак? Хочется быть снизу?

- Я не трахал твою жену. Мы разговаривали. О тебе, в основном.

- Поэтому ты мне лгал? Поэтому готов был пойти подозреваемым по делу об убийстве?

- Ты говорил с Мэгги?

- Нет. Я послушал ее автоответчик.

- Понятно. Тебе не надо к ней сейчас. Подожди. Она сама расскажет.

Марти чувствует, как его голова превращается в кровавый пузырь. Подождать, пока она лопнет?

- Ты... ты... Почему именно ты?

- Я здесь случайно. Просто подвернулся под руку.

- Ты требовал от меня веры... Я чувствовал, что я тебе ее должен. Да я же никому другому, никакому со всех сторон нормальному человеку, не верил так, как тебе. Как ты все это...? Как ты можешь быть такой тварью?...

- Марти, это не моя тайна. Мэгги решать.

- Что решать?

- Что она хочет тебе сказать.

- Ты распоряжаешься тем, что мне знать о моей жене? И что для нее лучше? Гребаный решальщик!

Раст вдруг делает шаг ему навстречу и делает его зря. Марти едва не кричит ему "стой!", но сила, избавляющая от боли, опережает его. Он бьет куда-то в лицо, не глядя, он хочет пробить себе выход.

Раст падает, пытается подняться, Марти бьет его еще раз коленом под дых, и в этот момент сила оставляет его. Выхода здесь нет. Он стоит, опустив еще горящие ладони. Раст сейчас мог бы сделать с ним что угодно. Но Раст сидит у его ног и зажимает нос, из которого хлещет кровь. Марти деревянными ногами идет в ванную и приносит ему мокрое полотенце.

Раст начинает смеяться - так, как смеются люди, когда их душит нестерпимая неловкость.

- Что?

- Ты уже приносил полотенце. Тогда я сказал, что у вас с Мэгги все кончено. Сейчас - что кончено не все. В сущности, разницы никакой.

- Замолчи. Отвезти тебя в больницу?

- К Мэгги? Не стоит.

- Я хочу с ней поговорить. Немедленно.

- Не трогай ее.

- Я не бью женщин.

- Марти, - Раст говорит, запрокинув голову, кровь растекается по щекам, пачкает воротник, - я понимаю, Мэгги - это фетиш, знак того, что ты живешь единственно правильную жизнь. Мэгги и девочки - твое оправдание. Но ты не можешь... ее жить... Не мучай их.

- У тебя ничего нет, Раст. Ты нищий. Может, для тебя так и надо. Может, ты достигнешь просветления - пока незаметно. Но я не променяю то, что есть, на то, чего нет.

- Ты же все разносишь в щепки... В труху. Все, что есть.

- Скажи это самому себе!

Марти захлопывает за собой дверь и едет в больницу.

****

Марти пытается складывать слова так, чтобы из них получился не тупик, а проход. Он больше не хочет обвинять. Он уже сделал это. Маленький зубастый божок слизывает кровь с пола. Он даже извинится. Он признает себя неправым, чтобы утвердить свое последнее право - держать дверь открытой. Только не напугать.

Он видит ее издали уже на парковке.

- Мэгги!

- Ты совсем обезумел? - в гневе она чуть выдвигает челюсть.

- Раст звонил?

- Какого черта ты вламываешься в мой дом? Ты вообще знаешь что-нибудь про границы? Где ты, где я? Где твое, где чужое? Может, мне в полицию пойти? Для твоей же пользы - вам положен бесплатный психолог, пользуйся!

Раст не сказал ей об... эксцессе. Гордый. Иначе бы она кричала совсем другое. Марти переводит дыхание. Не будем спорить, чей это дом.

- Мэгги, прости. Я не считаю, что правильно сделал. Но я сделал это не для того, чтобы на тебя давить. Для меня невыносимо не то, что ты делаешь, а то, что ты это от меня скрываешь. Я знаю, что ты встречалась с Растом - мы можем поговорить об этом.

- Я уже сказала, с кем ты можешь поговорить об этом. Не со мной.

- Мэгги, я люблю тебя. И говорить хочу только с тобой.

Она убирает со лба волосы, которыми неуместно играет ветер.

- Не нужно, Марти. Если любовь ничего не меняет в жизни, значит, это западня.

- Нас в этой западне двое. Мы должны быть заодно.

- Нет, Марти, мы по разные стороны. Один - охотник, а другой - добыча. Я не хочу быть добычей, даже самой ценной. На почетном месте в ряду трофеев.

- Мэгги, я тебя преследую, потому что я от тебя завишу. Думаешь, мне легко это сказать? Все мое пропитано тобой.

- Да-да, все пропитано мной, как одеколоном. Но меня там нет.

- Так будь со мной по-настоящему! Будь со мной!

- Не кричи, - Мэгги быстро оглядывается, - Пойдем подальше.

Они молча идут по больничному парку. Марти сжимает и разжимает кулак, как будто там вцепилось в плоть существо, которое нельзя выпустить и не получается придушить.

Мэгги садится на скамью, спрятанную за стеной плотного кустарника и показывает ему на другую, стоящую к ней прямым углом.

Мэгги кладет крепко сжатые ладони на чугунный столик и смотрит на них как на поплавок:

- Нам надо отлепиться друг от друга.

- Это Раст думает, что никто не может быть счастлив и лучше учтиво лежать каждому в своем гробу. Но ты-то зачем слушаешь его ересь?

- Ничего такого он не думает. И при чём здесь он? Дело не в том, что мы не можем быть счастливы, Марти. Мы не можем быть живыми. Вспомни, как ты сидел перед телевизором с каменным лицом, лишь бы не разговаривать со мной. Как притворялся спящим. Как я превращалась в истеричку, потому что ты открывал глаза, только если я очень громко кричала. Потом было мерзко. Трудно любить другого, когда сам себе противен.

- Я знаю. Я ходил к женщине, с которой не был противен сам себе. А потом от чувства вины начиналась ломка. Двойная доза отвращения к себе. И новый круг.

- Теперь ты можешь посещать таких женщин по расписанию и без всякого послевкусия. Повысишь самооценку.

- Я сказал правду и ты обиделась.

- Обиды в прошлом. Просто напоминаю тебе о выгодах холостяцкой жизни.

- И себе заодно?

- Если бы мне это так легко давалось...

- Не легко, Мэгги. Не легко... Скажи мне, зачем вы встречались?

- Опять. Ты и пяти минут не способен интересоваться мной самой. Главное, чтобы я была в твоем загоне.

Марти вдыхает и выдыхает:

- Так. Давай зайдем с другой стороны. У нас неприятности на работе. Раст лгал мне. Фактически он исказил важные обстоятельства дела, только чтобы не выдать, что вы виделись. Думаешь, все дело в моей безумной ревности?

- Это я просила его прийти. Я хотела... Уже не важно, чего я хотела, теперь я в этом не нуждаюсь. Он мне помог, хотя и не так, как я задумывала. Помог увидеть все, как есть.

- Как есть? Что он может об этом знать.

- Тебе не за что злиться на него.

- Я просто ему не верю.

- Ты просто эгоист. Тебе нужно верить, будто мир устроен так, что ты будешь счастлив и при этом прав. А он... отказался от награды.

- Ты не знаешь, в чем его награда.

- А ты знаешь?

Марти стискивает зубы.

- Что ж, я расскажу. Если ты решил, что Раст имеет на меня какие-то виды... это не так. Это я имела на него виды. Я хотела оторваться от тебя. Чем сильнее я натягивала нить, тем сильнее ты тянул обратно. Надо было ее оборвать. Покончить с этим. Мне хотелось взорвать бомбу, чтобы разнесло весь этот дом, в который ты так веришь, и нас бы разметало взрывной волной далеко друг от друга. Кажется, я свихнулась от боли. Я попросила Раста приехать, когда девочки будут с тобой. Он пришел какой-то... распадающийся, почти как в в день нашего знакомства. Я поцеловала его. Он пытался пошутить: я тоже пытался выбивать клин клином. И меня зажало между клиньями. - Перестань думать, - сказала я. Просто сделай то, что хочешь. Какая разница, зачем мне это нужно. Сделай то, что нужно тебе. - Когда-то я не сделал того, что было мне нужно. С тех пор уже никогда не получалось. - А что тебе было нужно? - Умереть. - Какая чушь, -сказала я и опять поцеловала его. Он меня обнял. А потом вдруг оторвался и вышел прочь. Я ждала. Долго. Потом пошла за ним. Он сидел на крыльце во дворе. Казалось, он не видит и не слышит. Только... он плакал. Из глаз текли слезы, но сами собой, без его участия. Я испугалась, стала его трясти. Он не сразу вернулся в себя. Потом... Мы даже что-то выпили. Он сказал только, что увидел ответ на один вопрос, и с ответом несогласен. Нам обоим должно было бы быть стыдно, но почему-то не было. Будто занавес упал. Время вышло. Ты звонил из боулинга. Раст сказал на прощанье: ты хочешь поймать его в силки его гордости, а попалась сама. Выпусти себя. И если для этого надо признать, что ты все еще его любишь, сделай это... Вот и все.

- И что же, он прав? - выдавливает Марти тяжелыми непослушными губами.

- Он прав. Я люблю тебя. Мне стало легче, когда я с этим согласилась. Но из этого больше ничего не следует.

- Чего ты хочешь от меня, Мэгги?

- Ничего, Марти. Совершенно ничего. Ступай с богом. А мне пора домой.

****
Продолжение следует

@темы: слэш, Мартин Харт, Мэгги Харт, Раст Коул, фанфикшн

---

[Uilenspiegel]

Если кто-то еще не видел этого на ВОСе
Создатели сериала «Настоящий детектив» упомянули, что хотели бы сделать третий сезон в духе фильма братьев Коэн «Большой Лебовски».

@темы: видео

---

All the 'F' words in 'True detective' (season 2)

[Mary B.]

Во втором сезоне 'True detective' было очень много 'fuck'ов'.
Я просто сделала из них компиляцию.
Бессмысленно и беспощадно.

Всего: 284 слова 'fuck' и производных от него.
Фрэнк - 78, Пол и Ани - каждый по 49, Рэй - 35.
Вот так.

@темы: видео

---

[-Дум-]

ПЕРСОНАЛЬНЫЙ АД

Фандом: Настоящий детектив (1 сезон)
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: Альтернативное развитие сюжета, смерть персонажа, насилие.
Дисклеймер: Всё уже украдено до нас…
От автора: Графическое описание насилия отсутствует только потому, что автор не умеет рисовать.

Всё пошло не так. Марти всё же оставил Раста одного в засаде.

Всё пошло не так. После Марти постоянно спрашивал себя – зачем? Зачем он оставил Растина там? Зачем убедил себя, что тот будет спокойно сидеть в засаде и дожидаться подкрепления? А затем, что идиот, кретин, думал не о том, другого оправдания он не находил.

И вот результат, ни Коула, ни подозреваемых: Леду с Дювалом – никого. Только вагон новых улик.

Неделю вокруг Марти, как и в его голове, царила кутерьма, даже Мэгги отодвинулась на второй план. А когда начались странные вопросы, и вовсе появилось ощущение, что он что-то упустил в этом мире. И ошарашено не понимал, как на них реагировать. «Что вы знаете о своём напарнике? Были ли странности в его поведении? Мог он быть связан с подозреваемыми?» «Да вы, мать вашу, на что намекаете?!» «На факты, мы намекаем на факты, детектив Харт.» «Бред!»

Ровно через семь дней, он обнаружил в своём номере в мотеле, просунутый по дверь конверт. А в конверте рисунок.

Чёрно-белый рисунок с почти фотографической точностью изображал в профиль человека стоящего на коленях, со связанными за спиной руками и завязанными глазами. Художник обладал явным талантом, прорисована была каждая складка на футболке и джинсах, и точно передавалось отчаянье склонившего голову человека. Бросался в глаза чёрный ошейник, словно на нём специально акцентировали внимание. Дополняли картину рога и полицейский значок, словно брошенные на пол для дополнительной композиции.

Бессилие и тупая злость, вот что испытывал Мартин всю следующую неделю. Невозможность смотреть на постные физиономии федералов. Рассуждающих, действительно ли жертва Растин Коул, или затеял с ними и со своим напарником, какие то дьявольские игры. Но, так или иначе, Растин Коул в розыске, в качестве жертвы или соучастника. Марти не отпускает ощущение, что он пытается пробить лбом стену.

Через неделю Мартин нашёл второй рисунок.

Человек был изображен по пояс, словно висящим на кандалах. Голова запрокинута, будто кто-то держит за волосы, чтобы художнику было удобнее рисовать. И художнику удалось очень хорошо передать изо всех сил сдерживаемый крик. Серая повязка на глазах. Опять же акцентированный чёрный ошейник. Все раны до тошноты достоверно переданы красным карандашом: спираль на ключице, беспорядочные полосы на торсе, полоса словно перечеркивающая крылья татуировки, на пальцах словно смешалась грязь и кровь, а ноготь на безымянном пальце закрашен красным, оставляя ощущение, что ногтя там вовсе нет.
И рисунок словно заключён в рамку из символически изображенных рогов, куколок вуду проткнутых булавками, плетёнок из веток…

И тут уж сомнений не осталось, кто-то затеял дьявольскую игру. Марти казалось, что он пытается прыгнуть выше головы, пытаясь разгадать символы, которые явно что-то значили. Раст бы в них обязательно разобрался. Раздражали пустоголовые свидетели. Порой ему казалось, что он начинает понимать весь бред, что нёс его напарник. Что он начинает понимать самого Коула. Но все зацепки вели в пустоту.

Ещё через семь дней, наблюдение, выставленное у мотеля Харта, задержало наркомана, пытающегося просунуть под дверь конверт.

Рисунок изображал обнаженного человека, скорчившегося на полу и словно пытающегося ослабевшими руками прикрыть голову. Лица почти не видно, но заметно, что повязка на глазах присутствует, как и ошейник на шее. Сильно исхудавшее тело с резко обозначенными рёбрами, покрывали сплошные тени синяков и красные карандашные полосы. И вновь всё было заключено в рамку из фигурок и символов.

В следующую неделю, Мартин познал всю глубину слова – отчаянье. Кто-то упорно водил его по лабиринту пустых зацепок и тайных знаков. Иногда он думал, что лучше было бы ему оказаться на месте Раста. Тот бы раскрутил эти знаки в три дня и спас бы его, Марти. А уж он бы три дня как ни будь потерпел, он бы выжил, ведь сам Коул до сих пор жив. Мартин изо всех сил надеялся и верил, что жив. И ждет от своего напарника, что тот его спасёт.

Через семь дней Мартин нашёл конверт в своей машине.

Рисунок изображал его самого. Он стоял в пол оборота, словно глядя куда-то за грань листка. Фон был изображён схематически. Но выделялось окно, за которым опять же очень узнаваемо был изображён человек и можно было рассмотреть неизменную уже повязку на глазах и чёрную полосу ошейника. Руки были подняты, упираясь в стекло, и он словно кричал что-то Марти. Но Мартин его не слышал, он смотрел в другую сторону.

Не смотря на схематичность фона, Марти узнал это место. Узнал. Очередной тупик, какой-то задрипаный бар, он был там вчера. Рисовавший будто говорил: ты тупица, детектив Харт, не смог разгадать символы, вот, получай прямо в лоб, может, хоть теперь поймёшь. Марти гнал машину к бару, и его не покидало ощущение, что рисунок также означает, что у Коула осталось совсем мало времени или вовсе не осталось.

Бармен за стойкой тот же, что и вчера. «Что-то ещё, детектив?» «Да. Вы не помните, кто сидел примерно за этими столиками, когда я приходил?» «Не уверен, но вроде парнишка Нокс.» «Где живет Нокс, знаете?»

Мартин сразу понял – это здесь. Все знаки словно сговорившись бросились ему в глаза. Он понимал, что его сознательно привели сюда, он, конечно же, вызвал подкрепление (какая ирония), но вот сидеть и дожидаться его он не собирался. Ощущение, что время Коула утекает как песок сквозь пальцы, только усиливается.

Дверь не заперта, ну да, его ведь ждут. В мёртвой тишине дома, похожего на филиал помойки, он отчётливо слышит всхлип за одной из дверей. В комнатке похожей на чулан, обнаруживается девушка. Она тихонько скулит и пытается закрыться от Марти худыми грязными руками. Марти стыдливо отводит взгляд от её истощенного, грязного, покрытого синяками обнажённого тела. «Тихо. Тихо. Я тебя не обижу. Я полицейский». Девушка затравлено смотрит на него из-за скрещенных рук. Марти повторяет: «Я тебя не обижу. Я помогу» Где-то в затылке стучит: время, время уходит. «В доме есть ещё кто-нибудь? Есть?» Взгляд девушки, кажется, слегка проясняется и она шепчет: «В подвале…» «Всё будет хорошо – заверяет её Мартин – Посиди здесь. Скоро прибудут ещё полицейские. Всё будет хорошо.» И осторожно прикрывает дверь чулана.
Под лестницей обнаруживается дверь в подвал.

Мартин спустился по ступенькам и словно оказался в одном из рисунков, которые получал последние четыре недели.
Обнажённое тело Коула распято на конструкции из палок и проволоки, голова безжизненно склонена. Мартин уже вживую увидел последствия перенесённых напарником пыток. Он подошёл вплотную к Расту, вдруг чётко осознавая, что не решится прикоснуться к израненному телу. Повязка на глазах и ошейник присутствовали. «Раст…» неуверенно позвал он. Никакой реакции. Он всё же протянул руку и попытался нащупать пульс на шее. Сначала с холодеющим сердцем, он решил, что пульса нет. Но потом почувствовал под пальцами слабое биение. Тут же забыв о том, что не сможет, он снял Растина с конструкции так осторожно, как только мог. Тот никак не реагировал, лишь раз Марти показалось, что он различил едва слышимый стон. Он уложил израненное тело на пол и снова позвал: «Раст…Раст…» осторожно сняв повязку с глаз. Веки Растина дрогнули и он приоткрыл глаза, казалось он пытается сфокусироваться на Марти, но взгляд его остановился.

Мартин опоздал. Он нашел Коула только для того чтобы застать его последний вздох. «Нет… Раст… Чёрт… Вашу же мать!» заорал Мартин. Он яростно расстегнул ошейник, так раздражавший его, и швырнул через весь подвал.
Послышался шорох на лестнице и Мартин увидел девушку, севшую на ступеньку. Она куталась в какую-то рваную тряпку и смотрела на него внимательными, тёмными глазами.
Приближался вой сирен.

Самого Нокса найти не удалось. Зато нашли множество вещей, принадлежавших пропавшим людям, и небольшое «кладбище» за домом. А ещё нашли толстую пачку рисунков. И Мартин увидел, что рисунки, которые он получил, были ещё самыми невинными. Заставляя себя смотреть он, словно слышал призрачный голос - «Смотри. Смотри, что ТЫ наделал» - того, кто скрупулезно зарисовывал все мгновения персонального четырёх недельного ада Растина Коула.

***

Девушка, спасённая Хартом, доставленная в больницу в состоянии глубокого шока и не произнёсшая ни слова, через три дня пропала.

Ещё через два дня, Марти нашёл в своём номере конверт с рисунком.

Рисунок изображал его, протягивающего руку к распятому напарнику, а за спиной Марти были нарисованы призрачные ангельские крылья.

И этот рисунок направил Мартина Харта на второй круг его персонального ада – одержимости.

END

@темы: Мартин Харт, Раст Коул, фанфикшн

---

[Keep dreaming]

Кто-нибудь хочет поговорить о финале 2-го сезона?

@темы: 2 сезон